Неточные совпадения
Я буду искать уроков пения; вероятно,
найду, потому что поселюсь где-нибудь
в большом городе.
Если не
найду, пойду
в гувернантки.
Когда Верочке исполнилось шестнадцать лет, она перестала учиться у фортепьянного учителя и
в пансионе, а сама стала давать уроки
в том же пансионе; потом мать
нашла ей и другие уроки.
— Да, — сказал статский, лениво потягиваясь: — ты прихвастнул, Сторешников; у вас дело еще не кончено, а ты уж наговорил, что живешь с нею, даже разошелся с Аделью для лучшего заверения нас. Да, ты описывал нам очень хорошо, но описывал то, чего еще не видал; впрочем, это ничего; не за неделю до нынешнего дня, так через неделю после нынешнего дня, — это все равно. И ты не разочаруешься
в описаниях, которые делал по воображению;
найдешь даже лучше, чем думаешь. Я рассматривал: останешься доволен.
— Часов
в двенадцать, — сказала Верочка. Это для Жюли немного рано, но все равно, она велит разбудить себя и встретится с Верочкою
в той линии Гостиного двора, которая противоположна Невскому; она короче всех, там легко
найти друг друга, и там никто не знает Жюли.
Через два дня учитель опять
нашел семейство за чаем и опять отказался от чаю и тем окончательно успокоил Марью Алексевну. Но
в этот раз он увидел за столом еще новое лицо — офицера, перед которым лебезила Марья Алексевна. «А, жених!»
Теперь, Верочка, эти мысли уж ясно видны
в жизни, и написаны другие книги, другими людьми, которые
находят, что эти мысли хороши, но удивительного нет
в них ничего, и теперь, Верочка, эти мысли носятся
в воздухе, как аромат
в полях, когда приходит пора цветов; они повсюду проникают, ты их слышала даже от твоей пьяной матери, говорившей тебе, что надобно жить и почему надобно жить обманом и обиранием; она хотела говорить против твоих мыслей, а сама развивала твои же мысли; ты их слышала от наглой, испорченной француженки, которая таскает за собою своего любовника, будто горничную, делает из него все, что хочет, и все-таки, лишь опомнится,
находит, что она не имеет своей воли, должна угождать, принуждать себя, что это очень тяжело, — уж ей ли, кажется, не жить с ее Сергеем, и добрым, и деликатным, и мягким, — а она говорит все-таки: «и даже мне, такой дурной, такие отношения дурны».
Да, Марья Алексевна была права,
находя много родственного себе
в Лопухове.
Конечно, и то правда, что, подписывая на пьяной исповеди Марьи Алексевны «правда», Лопухов прибавил бы: «а так как, по вашему собственному признанию, Марья Алексевна, новые порядки лучше прежних, то я и не запрещаю хлопотать о их заведении тем людям, которые
находят себе
в том удовольствие; что же касается до глупости народа, которую вы считаете помехою заведению новых порядков, то, действительно, она помеха делу; но вы сами не будете спорить, Марья Алексевна, что люди довольно скоро умнеют, когда замечают, что им выгодно стало поумнеть,
в чем прежде не замечалась ими надобность; вы согласитесь также, что прежде и не было им возможности научиться уму — разуму, а доставьте им эту возможность, то, пожалуй, ведь они и воспользуются ею».
Сострадательные люди, не оправдывающие его, могли бы также сказать ему
в извинение, что он не совершенно лишен некоторых похвальных признаков: сознательно и твердо решился отказаться от всяких житейских выгод и почетов для работы на пользу другим,
находя, что наслаждение такою работою — лучшая выгода для него; на девушку, которая была так хороша, что он влюбился
в нее, он смотрел таким чистым взглядом, каким не всякий брат глядит на сестру; но против этого извинения его материализму надобно сказать, что ведь и вообще нет ни одного человека, который был бы совершенно без всяких признаков чего-нибудь хорошего, и что материалисты, каковы бы там они ни были, все-таки материалисты, а этим самым уже решено и доказано, что они люди низкие и безнравственные, которых извинять нельзя, потому что извинять их значило бы потворствовать материализму.
Действительно, Лопухов
нашел в г-же Б. женщину умную, добрую, без претензий, хотя по службе мужа, по своему состоянию, родству она бы иметь большие претензия.
— Позвольте мне быть невежею, Марья Алексевна: я так расстроен, что надобно мне отдохнуть
в приятном и уважаемом мною обществе; а такого общества я нигде не
нахожу, кроме как
в вашем доме. Позвольте мне напроситься обедать у вас нынче и позвольте сделать некоторые поручения вашей Матрене. Кажется, тут есть недалеко погреб Денкера, у него вино не бог знает какое, но хорошее.
При таком устройстве были
в готовности средства к жизни на три, пожалуй, даже на четыре месяца; ведь на чай 10 рублей
в месяц довольно? а
в четыре месяца Лопухов надеялся
найти уроки, какую-нибудь литературную работу, занятия
в какой-нибудь купеческой конторе, — все равно.
В тот же день, как была приискана квартира, — и, действительно, квартира отличная: для того-то и искали долго, зато и
нашли, — Лопухов, бывши на уроке,
в четверг по обыкновению сказал Верочке...
—
Нашел чему приравнять! Между братом да сестрой никакой церемонности нет, а у них как? Он встанет, пальто наденет и сидит, ждет, покуда самовар принесешь. Сделает чай, кликнет ее, она тоже уж одета выходит. Какие тут брат с сестрой? А ты так скажи: вот бывает тоже, что небогатые люди, по бедности, живут два семейства
в одной квартире, — вот этому можно приравнять.
Хорошо шла жизнь Лопуховых. Вера Павловна была всегда весела. Но однажды, — это было месяцев через пять после свадьбы, — Дмитрий Сергеич, возвратившись с урока,
нашел жену
в каком-то особенном настроении духа:
в ее глазах сияла и гордость, и радость. Тут Дмитрий Сергеич припомнил, что уже несколько дней можно было замечать
в ней признаки приятной тревоги, улыбающегося раздумья, нежной гордости.
— Теперь я
нашла трех таких девушек. Ах, сколько я искала! Ведь я, мой миленький, уж месяца три заходила
в магазины, знакомилась, — и
нашла. Такие славные девушки. Я с ними хорошо познакомилась.
Они толковали долго. Лопухов не
нашел ничего поправить
в плане жены; но для нее самой план ее развился и прояснился оттого, что она рассказывала его.
В азарт она не приходила, а впадала больше буколическое настроение, с восторгом вникая во все подробности бедноватого быта Лопуховых и
находя, что именно так следует жить, что иначе нельзя жить, что только
в скромной обстановке возможно истинное счастье, и даже объявила Сержу, что они с ним отправятся жить
в Швейцарию, поселятся
в маленьком домике среди полей и гор, на берегу озера, будут любить друг друга, удить рыбу, ухаживать за своим огородом...
По обыкновению, шел и веселый разговор со множеством воспоминаний, шел и серьезный разговор обо всем на свете: от тогдашних исторических дел (междоусобная война
в Канзасе, предвестница нынешней великой войны Севера с Югом, предвестница еще более великих событий не
в одной Америке, занимала этот маленький кружок: теперь о политике толкуют все, тогда интересовались ею очень немногие;
в числе немногих — Лопухов, Кирсанов, их приятели) до тогдашнего спора о химических основаниях земледелия по теории Либиха, и о законах исторического прогресса, без которых не обходился тогда ни один разговор
в подобных кружках, и о великой важности различения реальных желаний, которые ищут и
находят себе удовлетворение, от фантастических, которым не находится, да которым и не нужно
найти себе удовлетворение, как фальшивой жажде во время горячки, которым, как ей, одно удовлетворение: излечение организма, болезненным состоянием которого они порождаются через искажение реальных желаний, и о важности этого коренного различения, выставленной тогда антропологическою философиею, и обо всем, тому подобном и не подобном, но родственном.
Эти три девушки
нашли еще трех или четырех, выбрали их с тою осмотрительностью, о которой просила Вера Павловна;
в этих условиях выбора тоже не было ничего возбуждающего подозрение, то есть ничего особенного: молодая и скромная женщина желает, чтобы работницы
в мастерской были девушки прямодушного, доброго характера, рассудительные, уживчивые, что же тут особенного?
Они очень уважают Лопухова, считают его одною из лучших голов
в Петербурге, может быть, они и не ошибаются, и настоящая связь их с Лопуховыми заключается
в этом: они
находят полезными для себя разговоры с Дмитрием Сергеичем.
Долго они щупали бока одному из себя, Кирсанов слушал грудь, и
нашли оба, что Лопухов не ошибся: опасности нет, и вероятно не будет, но воспаление
в легких сильное. Придется пролежать недели полторы. Немного запустил Лопухов свою болезнь, но все-таки еще ничего.
— «Вы
находите, что я вас обидела
в деньгах?
Скоро к Кирсанову
в самом деле стали холодны, он действительно имел уже причину не
находить себе удовольствия у Лопуховых и перестал бывать.
Девушки совершенно освободили ее от шитья: можно было
найти довольно другого, не вредного занятия для нее; она заменила половину дежурств по мелким надобностям швейной, участвовала
в заведывании разными кладовыми, принимала заказы, и никто не мог сказать, что Крюкова менее других полезна
в мастерской.
Грусть его по ней,
в сущности, очень скоро сгладилась; но когда грусть рассеялась на самом деле, ему все еще помнилось, что он занят этой грустью, а когда он заметил, что уже не имеет грусти, а только вспоминает о ней, он увидел себя
в таких отношениях к Вере Павловне, что
нашел, что попал
в большую беду.
А между этих дел он сидит, болтает с детьми; тут же несколько девушек участвуют
в этом разговоре обо всем на свете, — и о том, как хороши арабские сказки «Тысяча и одна ночь», из которых он много уже рассказал, и о белых слонах, которых так уважают
в Индии, как у нас многие любят белых кошек: половина компании
находит, что это безвкусие, — белые слоны, кошки, лошади — все это альбиносы, болезненная порода, по глазам у них видно, что они не имеют такого отличного здоровья, как цветные; другая половина компании отстаивает белых кошек.
Так прошел месяц, может быть, несколько и побольше, и если бы кто сосчитал, тот
нашел бы, что
в этот месяц ни на волос не уменьшилась его короткость с Лопуховыми, но вчетверо уменьшилось время, которое проводит он у них, а
в этом времени наполовину уменьшилась пропорция времени, которое проводит он с Верою Павловною. Еще какой-нибудь месяц, и при всей неизменности дружбы, друзья будут мало видеться, — и дело будет
в шляпе.
Писал три письма, двое из бравших письма не отыскали старика, третий
нашел, и сколько мучил его, пока удалась действительно превосходная фотография, и как Дмитрий был счастлив, когда получил ее, и письмо от «святого старика», как он зовет его, письмо,
в котором Овэн хвалит меня, со слов его.
А подумать внимательно о факте и понять его причины — это почти одно и то же для человека с тем образом мыслей, какой был у Лопухова, Лопухов
находил, что его теория дает безошибочные средства к анализу движений человеческого сердца, и я, признаюсь, согласен с ним
в этом;
в те долгие годы, как я считаю ее за истину, она ни разу не ввела меня
в ошибку и ни разу не отказалась легко открыть мне правду, как бы глубоко ни была затаена правда какого-нибудь человеческого дела.
А если этот человек
находит все-таки хорошее удовлетворение своей потребности, то и сам он не должен рисковать; я предположу,
в смысле отвлеченном, что он не хочет рисковать, и говорю: он прав и благоразумен, что не хочет рисковать, и говорю: дурно и безумно поступит тот, кто станет его, нежелающего рисковать, подвергать риску.
Он боялся, что когда придет к Лопуховым после ученого разговора с своим другом, то несколько опростоволосится: или покраснеет от волнения, когда
в первый раз взглянет на Веру Павловну, или слишком заметно будет избегать смотреть на нее, или что-нибудь такое; нет, он остался и имел полное право остаться доволен собою за минуту встречи с ней: приятная дружеская улыбка человека, который рад, что возвращается к старым приятелям, от которых должен был оторваться на несколько времени, спокойный взгляд, бойкий и беззаботный разговор человека, не имеющего на душе никаких мыслей, кроме тех, которые беспечно говорит он, — если бы вы были самая злая сплетница и смотрели на него с величайшим желанием
найти что-нибудь не так, вы все-таки не увидели бы
в нем ничего другого, кроме как человека, который очень рад, что может, от нечего делать, приятно убить вечер
в обществе хороших знакомых.
Это всегда так бывает: если явилось
в человеке настроение искать чего-нибудь, он во всем
находит то, чего ищет; пусть не будет никакого следа, а он так вот и видит ясный след; пусть не будет и тени, а он все-таки видит не только тень его, что ему нужно, но и все, что ему нужно, видит
в самых несомненных чертах, и эти черты с каждым новым взглядом, с каждою новою мыслью его делаются все яснее.
Он не пошел за ней, а прямо
в кабинет; холодно, медленно осмотрел стол, место подле стола; да, уж он несколько дней ждал чего-нибудь подобного, разговора или письма, ну, вот оно, письмо, без адреса, но ее печать; ну, конечно, ведь она или искала его, чтоб уничтожить, или только что бросила, нет, искала: бумаги
в беспорядке, но где ж ей било
найти его, когда она, еще бросая его, была
в такой судорожной тревоге, что оно, порывисто брошенное, как уголь, жегший руку, проскользнуло через весь стол и упало на окно за столом.
В первые месяцы своего перерождения он почти все время проводил
в чтении; но это продолжалось лишь немного более полгода: когда он увидел, что приобрел систематический образ мыслей
в том духе, принципы которого
нашел справедливыми, он тотчас же сказал себе: «теперь чтение стало делом второстепенным; я с этой стороны готов для жизни», и стал отдавать книгам только время, свободное от других дел, а такого времени оставалось у него мало.
В тысячах других повестей я уже вижу по пяти строкам с пяти разных страниц, что не
найду ничего, кроме испорченного Гоголя, — зачем я стану их читать?
И действительно, он не навязывал: никак нельзя было спастись от того, чтоб он, когда
находил это нужным, не высказал вам своего мнения настолько, чтобы вы могли понять, о чем и
в каком смысле он хочет говорить; но он делал это
в двух — трех словах и потом спрашивал: «Теперь вы знаете, каково было бы содержание разговора;
находите ли вы полезным иметь такой разговор?» Если вы сказали «нет», он кланялся и отходил.
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил
в вагоне, по дороге из Вены
в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами,
в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и
в городах и
в селах, ходил пешком из деревни
в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу,
в немецкие провинции Австрии, теперь едет
в Баварию, оттуда
в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же проедет
в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же не останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже
в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там
найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится
в Россию, потому что, кажется,
в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
— Э, Вера Павловна, мы его еще разберем.
В последнее время он, точно, обдумал все умно и поступал отлично. Но мы
найдем за ним грешки, и очень крупненькие.
— За покорность награда. Покорность всегда награждается. У вас, конечно, найдется бутылка вина. Вам не дурно выпить. Где
найти?
В буфете или где
в шкапе?
Видишь ли, государь мой, проницательный читатель, какие хитрецы благородные-то люди, и как играет
в них эгоизм-то: не так, как
в тебе, государь мой, потому что удовольствие-то
находят они не
в том,
в чем ты, государь мой; они, видишь ли, высшее свое наслаждение
находят в том, чтобы люди, которых они уважают, думали о них, как о благородных людях, и для этого, государь мой, они хлопочут и придумывают всякие штуки не менее усердно, чем ты для своих целей, только цели-то у вас различные, потому и штуки придумываются неодинаковые тобою и ими: ты придумываешь дрянные, вредные для других, а они придумывают честные, полезные для других.
Вера Павловна, возвратившись
в Петербург, увидела, что если и нужно ей бывать
в этой швейной, то разве изредка, ненадолго; что если она продолжает бывать там почти каждый день, то, собственно, потому только, что ее влечет туда ее привязанность, и что там встречает ее привязанность; может быть, на несколько времени еще и не вовсе бесполезны ее посещения, все-таки Мерцалова еще
находит иногда нужным советоваться с нею; но это берет так мало времени и бывает все реже; а скоро Мерцалова приобретет столько опытности, что вовсе перестанет нуждаться
в Вере Павловне.
Она сама не знает, так она потрясена была быстрым оборотом дела: еще не прошло суток, да, только через два часа будут сутки после того, как он
нашел ее письмо у себя
в комнате, и вот он уж удалился, — как это скоро, как это внезапно!
Да, теперь Вера Павловна
нашла себе дело, о котором не могла бы она думать прежде: рука ее Александра была постоянно
в ее руке, и потому идти было легко.
И я должен сказать, что и теперь
в Сергиевской, как прежде на Васильевском, три грани дня Веры Павловны составляют: чай утром, обед и вечерний чай; да, она сохранила непоэтическое свойство каждый день обедать и два раза пить чай и
находить это приятным, и вообще она сохранила все свои непоэтические, и неизящные, и нехорошего тона свойства.
Например, нейтральные и ненейтральные комнаты строго различаются; но разрешение на допуск
в ненейтральные комнаты установлено раз навсегда для известного времени дня: это потому, что две из трех граней дня перенесены
в ненейтральные комнаты; установился обычай пить утренний чай
в ее комнате, вечерний чай
в его комнате; вечерний чай устраивается без особенных процедур; слуга, все тот же Степан, вносит
в комнату Александра самовар и прибор, и только; но с утренним чаем особая манера: Степан ставит самовар и прибор на стол
в той нейтральной комнате, которая ближе к комнате Веры Павловны, и говорит Александру Матвеичу, что самовар подан, то есть говорит, если
находит Александра Матвеича
в его кабинете; но если не застает?
Но я, кроме того, замечаю еще вот что: женщина
в пять минут услышит от проницательного читателя больше сальностей, очень благоприличных, чем
найдет во всем Боккаччио, и уж, конечно, не услышит от него ни одной светлой, свежей, чистой мысли, которых у Боккаччио так много): ты правду говорил, мой милый, что у него громадный талант.
Он возвращается, он не
нашел забвенья
в битвах.
И какой оркестр, более ста артистов и артисток, но особенно, какой хор!» — «Да, у вас
в целой Европе не было десяти таких голосов, каких ты
в одном этом зале
найдешь целую сотню, и
в каждом другом столько же: образ жизни не тот, очень здоровый и вместе изящный, потому и грудь лучше, и голос лучше», — говорит светлая царица.