А
мужчина говорит, и этот мужчина Дмитрий Сергеич: «это все для нас еще пустяки, милая маменька, Марья Алексевна! а настоящая-то важность вот у меня в кармане: вот, милая маменька, посмотрите, бумажник, какой толстый и набит все одними 100–рублевыми бумажками, и этот бумажник я вам, мамаша, дарю, потому что и это для нас пустяки! а вот этого бумажника, который еще толще, милая маменька, я вам не подарю, потому что в нем бумажек нет, а в нем все банковые билеты да векселя, и каждый билет и вексель дороже стоит, чем весь бумажник, который я вам подарил, милая маменька, Марья Алексевна!» — Умели вы, милый сын, Дмитрий Сергеич, составить счастье моей дочери и всего нашего семейства; только откуда же, милый сын, вы такое богатство получили?
Неточные совпадения
Читатель не ограничивается такими легкими заключениями, — ведь у
мужчины мыслительная способность и от природы сильнее, да и развита гораздо больше, чем у женщины; он
говорит, — читательница тоже, вероятно, думает это, но не считает нужным
говорить, и потому я не имею основания спорить с нею, — читатель
говорит: «я знаю, что этот застрелившийся господин не застрелился».
Кокетство, — я
говорю про настоящее кокетство, а не про глупые, бездарные подделки под него: они отвратительны, как всякая плохая подделка под хорошую вещь, — кокетство — это ум и такт в применении к делам женщины с
мужчиною.
— Все основано на деньгах,
говорите вы, Дмитрий Сергеич; у кого деньги, у того власть и право,
говорят ваши книги; значит, пока женщина живет на счет
мужчины, она в зависимости от него, — так — с, Дмитрий Сергеич?
— Ах, мой милый, скажи: что это значит эта «женственность»? Я понимаю, что женщина
говорит контральтом,
мужчина — баритоном, так что ж из этого? стоит ли толковать из — за того, чтоб мы
говорили контральтом? Стоит ли упрашивать нас об этом? зачем же все так толкуют нам, чтобы мы оставались женственны? Ведь это глупость, мой милый?
Ни у кого не следует целовать руки, это правда, но ведь я не об этом
говорила, не вообще, а только о том, что не надобно
мужчинам целовать рук у женщин.
Ночью даже приснился ей сон такого рода, что сидит она под окном и видит: по улице едет карета, самая отличная, и останавливается эта карета, и выходит из кареты пышная дама, и
мужчина с дамой, и входят они к ней в комнату, и дама
говорит: посмотрите, мамаша, как меня муж наряжает! и дама эта — Верочка.
Я
говорю о
мужчине и пощечине, которая глупость, но которая пока отнимает спокойствие жизни у
мужчины.
— Вот какие, Саша. Мы с тобою часто
говорили, что организация женщины едва ли не выше, чем
мужчины, что поэтому женщина едва ли не оттеснит
мужчину на второй план в умственной жизни, когда пройдет господство грубого насилия, мы оба с тобою выводили эту вероятность из наблюдения над жизнью; в жизни больше встречается женщин, чем
мужчин, умных от природы; так нам обоим кажется. Ты подтверждал это разными подробностями из анатомии, физиологии.
— Какие оскорбительные вещи для
мужчин ты
говоришь, и ведь это больше ты
говоришь, Верочка, чем я: мне это обидно. Хорошо, что время, которое мы с тобою предсказываем, еще так далеко. А то бы я совершенно отказался от своего мнения, чтобы не отходить на второй план. Впрочем, Верочка, ведь это только вероятность, наука еще не собрала столько сведений, чтобы решить вопрос положительным образом.
Это было бы очень важно, если бы явились, наконец, женщины — медики. Они были бы очень полезны для всех женщин. Женщине гораздо легче
говорить с женщиною, чем с
мужчиною. Сколько предотвращалось бы тогда страданий, смертей, сколько несчастий! Надобно попытаться».
— Это уж вовсе, вовсе не обо мне, —
говорит светлая красавица. — Он любил ее, пока не касался к ней. Когда она становилась его женою, она становилась его подданною; она должна была трепетать его; он запирал ее; он переставал любить ее. Он охотился, он уезжал на войну, он пировал с своими товарищами, он насиловал своих вассалок, — жена была брошена, заперта, презрена. Ту женщину, которой касался
мужчина, этот
мужчина уж не любил тогда. Нет, тогда меня не было. Ту царицу звали «Непорочностью». Вот она.
— Если женщина, девушка затруднена предрассудками, —
говорил Бьюмонт (не делая уже никаких ни англицизмов, ни американизмов), то и
мужчина, — я
говорю о порядочном человеке, — подвергается от этого большим неудобствам. Скажите, как жениться на девушке, которая не испытала простых житейских отношений в смысле отношений, которые возникнут от ее согласия на предложение? Она не может судить, будет ли ей нравиться будничная жизнь с человеком такого характера, как ее жених.
— В Пассаж! — сказала дама в трауре, только теперь она была уже не в трауре: яркое розовое платье, розовая шляпа, белая мантилья, в руке букет. Ехала она не одна с Мосоловым; Мосолов с Никитиным сидели на передней лавочке коляски, на козлах торчал еще третий юноша; а рядом с дамою сидел
мужчина лет тридцати. Сколько лет было даме? Неужели 25, как она
говорила, а не 20? Но это дело ее совести, если прибавляет.
Неточные совпадения
— Нет, сердце
говорит, но вы подумайте: вы,
мужчины, имеете виды на девушку, вы ездите в дом, вы сближаетесь, высматриваете, выжидаете, найдете ли вы то, что вы любите, и потом, когда вы убеждены, что любите, вы делаете предложение…
— Вы должны ее любить. Она бредит вами. Вчера она подошла ко мне после скачек и была в отчаянии, что не застала вас. Она
говорит, что вы настоящая героиня романа и что, если б она была
мужчиною, она бы наделала зa вас тысячу глупостей. Стремов ей
говорит, что она и так их делает.
— Здесь столько блеска, что глаза разбежались, — сказал он и пошел в беседку. Он улыбнулся жене, как должен улыбнуться муж, встречая жену, с которою он только что виделся, и поздоровался с княгиней и другими знакомыми, воздав каждому должное, то есть пошутив с дамами и перекинувшись приветствиями с
мужчинами. Внизу подле беседки стоял уважаемый Алексей Александровичем, известный своим умом и образованием генерал-адъютант. Алексей Александрович зa
говорил с ним.
― Это не
мужчина, не человек, это кукла! Никто не знает, но я знаю. О, если б я была на его месте, я бы давно убила, я бы разорвала на куски эту жену, такую, как я, а не
говорила бы: ты, ma chère, Анна. Это не человек, это министерская машина. Он не понимает, что я твоя жена, что он чужой, что он лишний… Не будем, не будем
говорить!..
Из-за двери еще на свой звонок он услыхал хохот
мужчин и лепет женского голоса и крик Петрицкого: «если кто из злодеев, то не пускать!» Вронский не велел денщику
говорить о себе и потихоньку вошел в первую комнату.