Неточные совпадения
С утра до ночи отец и
мать все
хлопотали и толковали о куске хлеба.
— Мой отец и
мать, хотя были люди богатые, тоже вечно
хлопотали и толковали о деньгах; и богатые люди не свободны от таких же забот…
Вера Павловна, — теперь она уже окончательно Вера Павловна до следующего утра, —
хлопочет по хозяйству: ведь у ней одна служанка, молоденькая девочка, которую надобно учить всему; а только выучишь, надобно приучать новую к порядку: служанки не держатся у Веры Павловны, все выходят замуж — полгода, немного больше, смотришь, Вера Павловна уж и шьет себе какую-нибудь пелеринку или рукавчики, готовясь быть посаженною
матерью; тут уж нельзя отказаться, — «как же, Вера Павловна, ведь вы сами все устроили, некому быть, кроме вас».
— Все это — вздор! Обещаю, что съеду без скандалу — и довольно. Это вы для
матери хлопочете? А мне так кажется, что спокойствие матери вам тут решительно все равно, и вы только так говорите.
Вот эта-то глухомань и была для маленькой Маши ее детским садом, куда она вылезала из окна вровень с землей. Отец, бывало, на репетиции,
мать хлопочет по хозяйству, а Машенька гуляет одна-одинешенька. Рвет единственные цветы — колючий репей и в кровь руки исколет. Большие ливни вымывают иногда кости.
Неточные совпадения
— Я думаю: хорошо моим родителям жить на свете! Отец в шестьдесят лет
хлопочет, толкует о «паллиативных» средствах, лечит людей, великодушничает с крестьянами — кутит, одним словом; и
матери моей хорошо: день ее до того напичкан всякими занятиями, ахами да охами, что ей и опомниться некогда; а я…
Мать задавала себе и няньке задачу: выходить здоровенького ребенка, беречь его от простуды, от глаза и других враждебных обстоятельств. Усердно
хлопотали, чтоб дитя было всегда весело и кушало много.
Приехав в Петербург и остановившись у своей тетки по
матери, графини Чарской, жены бывшего министра, Нехлюдов сразу попал в самую сердцевину ставшего ему столь чуждого аристократического общества. Ему неприятно было это, а нельзя было поступить иначе. Остановиться не у тетушки, а в гостинице, значило обидеть ее, и между тем тетушка имела большие связи и могла быть в высшей степени полезна во всех тех делах, по которым он намеревался
хлопотать.
Лет через пятнадцать староста еще был жив и иногда приезжал в Москву, седой как лунь и плешивый; моя
мать угощала его обыкновенно чаем и поминала с ним зиму 1812 года, как она его боялась и как они, не понимая друг друга,
хлопотали о похоронах Павла Ивановича. Старик все еще называл мою
мать, как тогда, Юлиза Ивановна — вместо Луиза, и рассказывал, как я вовсе не боялся его бороды и охотно ходил к нему на руки.
Около того времени, как тверская кузина уехала в Корчеву, умерла бабушка Ника,
матери он лишился в первом детстве. В их доме была суета, и Зонненберг, которому нечего было делать, тоже
хлопотал и представлял, что сбит с ног; он привел Ника с утра к нам и просил его на весь день оставить у нас. Ник был грустен, испуган; вероятно, он любил бабушку. Он так поэтически вспомнил ее потом: