Неточные совпадения
С ним произошел случай, очень обыкновенный в
жизни не только
людей несамостоятельных в его роде, а даже и
людей с независимым характером.
А ведь каждый из этих
людей знает, что, занявшись практикою, он имел бы в 30 лет громкую репутацию, в 35 лет — обеспечение на всю
жизнь, в 45 — богатство.
С какою степенью строгости исполняют они эту высокую решимость, зависит, конечно, оттого, как устраивается их домашняя
жизнь: если не нужно для близких им, они так и не начинают заниматься практикою, то есть оставляют себя почти в нищете; но если заставляет семейная необходимость, то обзаводятся практикою настолько, насколько нужно для семейства, то есть в очень небольшом размере, и лечат лишь
людей, которые действительно больны и которых действительно можно лечить при нынешнем еще жалком положении науки, тo есть больных, вовсе невыгодных.
Теперь давно уж не было
человека, который вел бы более строгую
жизнь, — и не в отношении к одному вину.
Теперь, Верочка, эти мысли уж ясно видны в
жизни, и написаны другие книги, другими
людьми, которые находят, что эти мысли хороши, но удивительного нет в них ничего, и теперь, Верочка, эти мысли носятся в воздухе, как аромат в полях, когда приходит пора цветов; они повсюду проникают, ты их слышала даже от твоей пьяной матери, говорившей тебе, что надобно жить и почему надобно жить обманом и обиранием; она хотела говорить против твоих мыслей, а сама развивала твои же мысли; ты их слышала от наглой, испорченной француженки, которая таскает за собою своего любовника, будто горничную, делает из него все, что хочет, и все-таки, лишь опомнится, находит, что она не имеет своей воли, должна угождать, принуждать себя, что это очень тяжело, — уж ей ли, кажется, не жить с ее Сергеем, и добрым, и деликатным, и мягким, — а она говорит все-таки: «и даже мне, такой дурной, такие отношения дурны».
— Итак, эта теория, которой я не могу не допустить, обрекает
людей на
жизнь холодную, безжалостную, прозаичную?..
—
Люди, говорящие разные пустяки, могут говорить о нем, как им угодно;
люди, имеющие правильный взгляд на
жизнь, скажут, что вы поступили так, как следовало вам поступить; если вы так сделали, значит, такова была ваша личность, что нельзя вам было поступить иначе при таких обстоятельствах, они скажут, что вы поступили по необходимости вещей, что, собственно говоря, вам и не было другого выбора.
Вся ваша прежняя
жизнь привела вас к заключению, что
люди делятся на два разряда — дураков и плутов: «кто не дурак, тот плут, непременно плут, думали вы, а не плутом может быть только дурак».
Вы встречали, Марья Алексевна,
людей, которые говорили очень хорошо, и вы видели, что все эти
люди, без исключения, — или хитрецы, морочащие
людей хорошими словами, или взрослые глупые ребята, не знающие
жизни и не умеющие ни за что приняться.
Ваш взгляд на
людей уже совершенно сформировался, когда вы встретили первого благородного
человека, который не был простодушным, жалким ребенком, знал
жизнь не хуже вас, судил о ней не менее верно, чем вы, умел делать дело не менее основательно, чем вы: вам простительно было ошибиться и принять его за такого же пройдоху, как вы.
Конечно, вы остались бы довольны и этим, потому что вы и не думали никогда претендовать на то, что вы мила или добра; в минуту невольной откровенности вы сами признавали, что вы
человек злой и нечестный, и не считали злобы и нечестности своей бесчестьем для себя, доказывая, что иною вы не могли быть при обстоятельствах вашей
жизни.
Как вдвойне отрадна показалась Вере Павловне ее новая
жизнь с чистыми мыслями, в обществе чистых
людей»!
Проницательный читатель, — я объясняюсь только с читателем: читательница слишком умна, чтобы надоедать своей догадливостью, потому я с нею не объясняюсь, говорю это раз — навсегда; есть и между читателями немало
людей не глупых: с этими читателями я тоже не объясняюсь; но большинство читателей, в том числе почти все литераторы и литературщики,
люди проницательные, с которыми мне всегда приятно беседовать, — итак, проницательный читатель говорит: я понимаю, к чему идет дело; в
жизни Веры Павловны начинается новый роман; в нем будет играть роль Кирсанов; и понимаю даже больше: Кирсанов уже давно влюблен в Веру Павловну, потому-то он и перестал бывать у Лопуховых.
Да, три года
жизни в эту пору развивают много хорошего и в душе, и в глазах, и в чертах лица, и во всем
человеке, если
человек хорош и
жизнь хороша.
Неужели для того, чтоб избежать неважного и недолгого нарушения тишины собственной
жизни, допускать серьезный вред другому, не менее достойному
человеку?
И действительно, она порадовалась; он не отходил от нее ни на минуту, кроме тех часов, которые должен был проводить в гошпитале и Академии; так прожила она около месяца, и все время были они вместе, и сколько было рассказов, рассказов обо всем, что было с каждым во время разлуки, и еще больше было воспоминаний о прежней
жизни вместе, и сколько было удовольствий: они гуляли вместе, он нанял коляску, и они каждый день целый вечер ездили по окрестностям Петербурга и восхищались ими;
человеку так мила природа, что даже этою жалкою, презренною, хоть и стоившею миллионы и десятки миллионов, природою петербургских окрестностей радуются
люди; они читали, они играли в дурачки, они играли в лото, она даже стала учиться играть в шахматы, как будто имела время выучиться.
«А не знаете ли вы чего-нибудь поподробнее о
жизни самой г-жи Бичер-Стоу, роман которой мы все знаем по вашим рассказам?», — говорит одна из взрослых собеседниц; нет, Кирсанов теперь не знает, но узнает, это ему самому любопытно, а теперь он может пока рассказать кое-что о Говарде, который был почти такой же
человек, как г-жа Бичер-Стоу.
Точно так я знаю, что для огромного большинства
людей, которые ничуть не хуже меня, счастье должно иметь идиллический характер, я восклицаю: пусть станет господствовать в
жизни над всеми другими характерами
жизни идиллия.
Как он сочувствует всему, что требует сочувствия, хочет помогать всему, что требует помощи; как он уверен, что счастье для
людей возможно, что оно должно быть, что злоба и горе не вечно, что быстро идет к нам новая, светлая
жизнь.
Это великая заслуга в муже; эта великая награда покупается только высоким нравственным достоинством; и кто заслужил ее, тот вправе считать себя
человеком безукоризненного благородства, тот смело может надеяться, что совесть его чиста и всегда будет чиста, что мужество никогда ни в чем не изменит ему, что во всех испытаниях, всяких, каких бы то ни было, он останется спокоен и тверд, что судьба почти не властна над миром его души, что с той поры, как он заслужил эту великую честь, до последней минуты
жизни, каким бы ударам ни подвергался он, он будет счастлив сознанием своего человеческого достоинства.
Он целый вечер не сводил с нее глаз, и ей ни разу не подумалось в этот вечер, что он делает над собой усилие, чтобы быть нежным, и этот вечер был одним из самых радостных в ее
жизни, по крайней мере, до сих пор; через несколько лет после того, как я рассказываю вам о ней, у ней будет много таких целых дней, месяцев, годов: это будет, когда подрастут ее дети, и она будет видеть их
людьми, достойными счастья и счастливыми.
Если наклонность не дана природою или не развита
жизнью независимо от намерений самого
человека, этот
человек не может создать ее в себе усилием воли, а без влечения ничто не делается так, как надобно.
Но
человека честного и развитого, опытного в
жизни и в особенности умеющего пользоваться теориею, которой держался Лопухов, нельзя обмануть никакими выдумками и хитростями.
Ведь это было бы с твоей стороны низким злодейством, ведь ты отнял бы спокойствие
жизни у
человека.
Понимаешь ли ты, что если я люблю этого
человека, а ты требуешь, чтоб я дал ему пощечину, которая и по — моему и по — твоему вздор, пустяки, — понимаешь ли, что если ты требуешь этого, я считаю тебя дураком и низким
человеком, а если ты заставляешь меня сделать это, я убью тебя или себя, смотря по тому, чья
жизнь менее нужна, — убью тебя или себя, а не сделаю этого?
Кроме мужчин, есть на свете женщины, которые тоже
люди; кроме пощечины, есть другие вздоры, по — нашему с тобою и по правде вздоры, но которые тоже отнимают спокойствие
жизни у
людей.
Все накоплялись мелкие, почти забывающиеся впечатления слов и поступков Кирсанова, на которые никто другой не обратил бы внимания, которые ею самою почти не были видимы, а только предполагались, подозревались; медленно росла занимательность вопроса: почему он почти три года избегал ее? медленно укреплялась мысль: такой
человек не мог удалиться из — за мелочного самолюбия, которого в нем решительно нет; и за всем этим, не известно к чему думающимся, еще смутнее и медленнее поднималась из немой глубины
жизни в сознание мысль: почему ж я о нем думаю? что он такое для меня?
Задатки в прошлой
жизни были; но чтобы стать таким особенным
человеком, конечно, главное — натура.
Мы требуем для
людей полного наслаждения
жизнью, — мы должны своею
жизнью свидетельствовать, что мы требуем этого не для удовлетворения своим личным страстям, не для себя лично, а для
человека вообще, что мы говорим только по принципу, а не по пристрастию, по убеждению, а не по личной надобности».
Тогда-то узнал наш кружок и то, что у него были стипендиаты, узнал большую часть из того о его личных отношениях, что я рассказал, узнал множество историй, далеко, впрочем, не разъяснявших всего, даже ничего не разъяснявших, а только делавших Рахметова лицом еще более загадочным для всего кружка, историй, изумлявших своею странностью или совершенно противоречивших тому понятию, какое кружок имел. о нем, как о
человеке, совершенно черством для личных чувств, не имевшем, если можно так выразиться, личного сердца, которое билось бы ощущениями личной
жизни.
В ее
жизни должен был произойти перелом; по всей вероятности, она и сама сделалась особенным
человеком.
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в вагоне, по дороге из Вены в Мюнхен, молодого
человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ
жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в городах и в селах, ходил пешком из деревни в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу, в немецкие провинции Австрии, теперь едет в Баварию, оттуда в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же проедет в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же не останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
Мало их, но ими расцветает
жизнь всех; без них она заглохла бы, прокисла бы; мало их, но они дают всем
людям дышать, без них
люди задохнулись бы.
Наблюдайте, думайте, читайте тех, которые говорят вам о чистом наслаждении
жизнью, о том, что
человеку можно быть добрым и счастливым.
«Пресыщение знает только пустая фантазия, а не сердце, не живой действительный
человек, а испорченный мечтатель, ушедший из
жизни в мечту».
Нет, теперь еще не знают, что такое настоящее веселье, потому что еще нет такой
жизни, какая нужна для него, и нет таких
людей. Только такие
люди могут вполне веселиться и знать весь восторг наслажденья! Как они цветут здоровьем и силою, как стройны и грациозны они, как энергичны и выразительны их черты! Все они — счастливые красавцы и красавицы, ведущие вольную
жизнь труда и наслаждения, — счастливцы, счастливцы!
Понятно, что и в расходах на их
жизнь много сбережений. Они покупают все большими количествами, расплачиваются наличными деньгами, поэтому вещи достаются им дешевле, чем при покупке в долг и по мелочи; вещи выбираются внимательно, с знанием толку в них, со справками, поэтому все покупается не только дешевле, но и лучше, нежели вообще приходится покупать бедным
людям.
Я принимаю правило: против воли
человека не следует делать ничего для него; свобода выше всего, даже и
жизни.
Ваш батюшка —
человек опытный в
жизни, знающий
людей; вы неопытны; если какой-нибудь
человек ему кажется дурен, вам — хорош, то, по всей вероятности, ошибаетесь вы, а не он.
Такие экзальтированности не могли казаться правдоподобны
человеку, привыкшему вести исключительно практическую
жизнь, смотреть на все с холодным благоразумием.
— Да почему ж вы так упорствуете? Я очень верю, что он нехороший
человек; но неужели же уж такой дурной, что
жизнь с ним хуже смерти?
Он резко отвечал, что в такие вздоры не верит, что слишком хорошо знает
жизнь, что видал слишком много примеров безрассудства
людей, чтобы полагаться на их рассудок; а тем смешнее полагаться на рассудок 17–летней девочки.
И риск в нем вовсе не так велик на самом деле, как покажется
человеку, менее твердому в своих понятиях о законах
жизни, чем он, Кирсанов.
Конечно, в других таких случаях Кирсанов и не подумал бы прибегать к подобному риску. Гораздо проще: увезти девушку из дому, и пусть она венчается, с кем хочет. Но тут дело запутывалось понятиями девушки и свойствами
человека, которого она любила. При своих понятиях о неразрывности жены с мужем она стала бы держаться за дрянного
человека, когда бы уж и увидела, что
жизнь с ним — мучение. Соединить ее с ним — хуже, чем убить. Потому и оставалось одно средство — убить или дать возможность образумиться.
Люди обыкновенного ума бывают расположены к задумчивости, к тихой
жизни и вообще наклонны мечтать.
— Оно очень прозаично, m-r Бьюмонт, но меня привела к нему
жизнь. Мне кажется, дело, которым я занимаюсь, слишком одностороннее дело, и та сторона, на которую обращено оно, не первая сторона, на которую должны быть обращены заботы
людей, желающих принести пользу народу. Я думаю так: дайте
людям хлеб, читать они выучатся и сами. Начинать надобно с хлеба, иначе мы попусту истратим время.
В прежней ее
жизни, до знакомства с ним и с Кирсановым, ей не встречались такие
люди.
— Если женщина, девушка затруднена предрассудками, — говорил Бьюмонт (не делая уже никаких ни англицизмов, ни американизмов), то и мужчина, — я говорю о порядочном
человеке, — подвергается от этого большим неудобствам. Скажите, как жениться на девушке, которая не испытала простых житейских отношений в смысле отношений, которые возникнут от ее согласия на предложение? Она не может судить, будет ли ей нравиться будничная
жизнь с
человеком такого характера, как ее жених.
И в самом деле, они все живут спокойно. Живут ладно и дружно, и тихо и шумно, и весело и дельно. Но из этого еще не следует, чтобы мой рассказ о них был кончен, нет. Они все четверо еще
люди молодые, деятельные; и если их
жизнь устроилась ладно и дружно, хорошо и прочно, то от этого она нимало не перестала быть интересною, далеко нет, и я еще имею рассказать о них много, и ручаюсь, что продолжение моего рассказа о них будет гораздо любопытнее того, что я рассказывал о них до сих пор.