Неточные совпадения
Труд без знания бесплоден, наше счастье невозможно без счастья
других. Просветимся — и обогатимся; будем счастливы — и будем братья и сестры, — это
дело пойдет, — поживем, доживем.
Выручив рублей полтораста, она тоже пустила их в оборот под залоги, действовала гораздо рискованнее мужа, и несколько раз попадалась на удочку: какой-то плут взял у нее 5 руб. под залог паспорта, — паспорт вышел краденый, и Марье Алексевне пришлось приложить еще рублей 15, чтобы выпутаться из
дела;
другой мошенник заложил за 20 рублей золотые часы, — часы оказались снятыми с убитого, и Марье Алексевне пришлось поплатиться порядком, чтобы выпутаться из
дела.
А через два
дня после того, как она уехала, приходил статский, только уже
другой статский, и приводил с собою полицию, и много ругал Марью Алексевну; но Марья Алексевна сама ни в одном слове не уступала ему и все твердила: «я никаких ваших делов не знаю.
Марья Алексевна на
другой же
день подарила дочери фермуар, оставшийся невыкупленным в закладе, и заказала дочери два новых платья, очень хороших — одна материя стоила: на одно платье 40 руб., на
другое 52 руб., а с оборками да лентами, да фасоном оба платья обошлись 174 руб.; по крайней мере так сказала Марья Алексевна мужу, а Верочка знала, что всех денег вышло на них меньше 100 руб., — ведь покупки тоже делались при ней, — но ведь и на 100 руб. можно сделать два очень хорошие платья.
Он согласен, и на его лице восторг от легкости условий, но Жюли не смягчается ничем, и все тянет, и все объясняет… «первое — нужно для нее, второе — также для нее, но еще более для вас: я отложу ужин на неделю, потом еще на неделю, и
дело забудется; но вы поймете, что
другие забудут его только в том случае, когда вы не будете напоминать о нем каким бы то ни было словом о молодой особе, о которой» и т. д.
Если судить по ходу
дела, то оказывалось: Верочка хочет того же, чего и она, Марья Алексевна, только, как ученая и тонкая штука, обрабатывает свою материю
другим манером.
Раз пять или шесть Лопухов был на своем новом уроке, прежде чем Верочка и он увидели
друг друга. Он сидел с Федею в одном конце квартиры, она в
другом конце, в своей комнате. Но
дело подходило к экзаменам в академии; он перенес уроки с утра на вечер, потому что по утрам ему нужно заниматься, и когда пришел вечером, то застал все семейство за чаем.
И учитель узнал от Феди все, что требовалось узнать о сестрице; он останавливал Федю от болтовни о семейных
делах, да как вы помешаете девятилетнему ребенку выболтать вам все, если не запугаете его? на пятом слове вы успеваете перервать его, но уж поздно, — ведь дети начинают без приступа, прямо с сущности
дела; и в перемежку с
другими объяснениями всяких
других семейных
дел учитель слышал такие начала речей: «А у сестрицы жених-то богатый!
Когда он был в третьем курсе,
дела его стали поправляться: помощник квартального надзирателя предложил ему уроки, потом стали находиться
другие уроки, и вот уже два года перестал нуждаться и больше года жил на одной квартире, но не в одной, а в двух разных комнатах, — значит, не бедно, — с
другим таким же счастливцем Кирсановым.
Жених почувствовал, что левою рукою, неизвестно зачем, перебирает вторую и третью сверху пуговицы своего виц-мундира, ну, если
дело дошло до пуговиц, значит, уже нет иного спасения, как поскорее допивать стакан, чтобы спросить у Марьи Алексевны
другой.
Марья Алексевна хотела сделать большой вечер в
день рождения Верочки, а Верочка упрашивала, чтобы не звали никаких гостей; одной хотелось устроить выставку жениха,
другой выставка была тяжела. Поладили на том, чтоб сделать самый маленький вечер, пригласить лишь несколько человек близких знакомых. Позвали сослуживцев (конечно, постарше чинами и повыше должностями) Павла Константиныча, двух приятельниц Марьи Алексевны, трех девушек, которые были короче
других с Верочкой.
— Благодарю вас. Теперь мое личное
дело разрешено. Вернемся к первому, общему вопросу. Мы начали с того, что человек действует по необходимости, его действия определяются влияниями, под которыми происходят; более сильные влияния берут верх над
другими; тут мы и оставили рассуждение, что когда поступок имеет житейскую важность, эти побуждения называются выгодами, игра их в человеке — соображением выгод, что поэтому человек всегда действует по расчету выгод. Так я передаю связь мыслей?
Мое намерение выставлять
дело, как оно было, а не так, как мне удобнее было бы рассказывать его, делает мне и
другую неприятность: я очень недоволен тем, что Марья Алексевна представляется в смешном виде с размышлениями своими о невесте, которую сочинила Лопухову, с такими же фантастическими отгадываниями содержания книг, которые давал Лопухов Верочке, с рассуждениями о том, не обращал ли людей в папскую веру Филипп Эгалите и какие сочинения писал Людовик XIV.
— Мой
друг,
дело, кажется, устроится.
— Конечно, не хочу! Что мне еще слушать? Ведь вы уж все сказали; что
дело почти кончено, что завтра оно решится, — видите, мой
друг, ведь вы сами еще ничего не знаете нынче. Что же слушать? До свиданья, мой
друг!
— Нынче поутру Кирсанов дал мне адрес дамы, которая назначила мне завтра быть у нее. Я лично незнаком с нею, но очень много слышал о ней от нашего общего знакомого, который и был посредником. Мужа ее знаю я сам, — мы виделись у этого моего знакомого много раз. Судя по всему этому, я уверен, что в ее семействе можно жить. А она, когда давала адрес моему знакомому, для передачи мне, сказала, что уверена, что сойдется со мною в условиях. Стало быть, мой
друг,
дело можно считать почти совершенно конченным.
— Нет, мой
друг, это возбудит подозрения. Ведь я бываю у вас только для уроков. Мы сделаем вот что. Я пришлю по городской почте письмо к Марье Алексевне, что не могу быть на уроке во вторник и переношу его на среду. Если будет написано: на среду утро — значит,
дело состоялось; на среду вечер — неудача. Но почти несомненно «на утро». Марья Алексевна это расскажет и Феде, и вам, и Павлу Константинычу.
Вы, профессор N (она назвала фамилию знакомого, через которого получен был адрес) и ваш товарищ, говоривший с ним о вашем
деле, знаете
друг друга за людей достаточно чистых, чтобы вам можно было говорить между собою о дружбе одного из вас с молодою девушкою, не компрометируя эту девушку во мнении
других двух.
— Нет, я его все-таки ненавижу. И не сказывай, не нужно. Я сама знаю: не имеете права ни о чем спрашивать
друг друга. Итак, в — третьих: я не имею права ни о чем спрашивать тебя, мой милый. Если тебе хочется или надобно сказать мне что-нибудь о твоих
делах, ты сам мне скажешь. И точно то же наоборот. Вот три правила. Что еще?
— Прекрасно. Приходит ко мне знакомый и говорит, что в два часа будет у меня
другой знакомый; а я в час ухожу по
делам; я могу попросить тебя передать этому знакомому, который зайдет в два часа, ответ, какой ему нужен, — могу я просить тебя об этом, если ты думаешь оставаться дома?
— Да, мой
друг, это правда: не следует так спрашивать. Это дурно. Я стану спрашивать только тогда, когда в самом
деле не знаю, что ты хочешь сказать. А ты хотела сказать, что ни у кого не следует целовать руки.
—
Друг мой, миленький мой, как я рада, что опять с тобою, хоть на минуточку! Знаешь, сколько мне осталось сидеть в этом подвале? Твои
дела когда кончатся? к 10-му июля кончатся?
— Скоро? Нет, мой милый. Ах какие долгие стали
дни! В
другое время, кажется, успел бы целый месяц пройти, пока шли эти три
дня. До свиданья, мой миленький, нам ведь не надобно долго говорить, — ведь мы хитрые, — да? — До свиданья. Ах, еще 66
дней мне осталось сидеть в подвале!
Но по мере того, как успокоивалась кровь от утомления бурею,
дело стало обнаруживаться в
другом виде.
Когда он кончил, то Марья Алексевна видела, что с таким разбойником нечего говорить, и потому прямо стала говорить о чувствах, что она была огорчена, собственно, тем, что Верочка вышла замуж, не испросивши согласия родительского, потому что это для материнского сердца очень больно; ну, а когда
дело пошло о материнских чувствах и огорчениях, то, натурально, разговор стал представлять для обеих сторон более только тот интерес, что, дескать, нельзя же не говорить и об этом, так приличие требует; удовлетворили приличию, поговорили, — Марья Алексевна, что она, как любящая мать, была огорчена, — Лопухов, что она, как любящая мать, может и не огорчаться; когда же исполнили меру приличия надлежащею длиною рассуждений о чувствах, перешли к
другому пункту, требуемому приличием, что мы всегда желали своей дочери счастья, — с одной стороны, а с
другой стороны отвечалось, что это, конечно, вещь несомненная; когда разговор был доведен до приличной длины и по этому пункту, стали прощаться, тоже с объяснениями такой длины, какая требуется благородным приличием, и результатом всего оказалось, что Лопухов, понимая расстройство материнского сердца, не просит Марью Алексевну теперь же дать дочери позволения видеться с нею, потому что теперь это, быть может, было бы еще тяжело для материнского сердца, а что вот Марья Алексевна будет слышать, что Верочка живет счастливо, в чем, конечно, всегда и состояло единственное желание Марьи Алексевны, и тогда материнское сердце ее совершенно успокоится, стало быть, тогда она будет в состоянии видеться с дочерью, не огорчаясь.
Но я могу сказать в вашу честь еще одно: из всех людей, которых я не люблю и с которыми не желал бы иметь
дела, я все-таки охотнее буду иметь
дело с вами, чем с
другими.
Я рад был бы стереть вас с лица земли, но я уважаю вас: вы не портите никакого
дела; теперь вы занимаетесь дурными
делами, потому что так требует ваша обстановка, но дать вам
другую обстановку, и вы с удовольствием станете безвредны, даже полезны, потому что без денежного расчета вы не хотите делать зла, а если вам выгодно, то можете делать что угодно, — стало быть, даже и действовать честно и благородно, если так будет нужно.
— А вот какая важность, мой
друг: мы все говорим и ничего не делаем. А ты позже нас всех стала думать об этом, и раньше всех решилась приняться за
дело.
— Ах, какой ты! Все мешаешь. Ты слушай, сиди смирно. Ведь тут, мне кажется, главное то, чтобы с самого начала, когда выбираешь немногих, делать осмотрительно, чтобы это были в самом
деле люди честные, хорошие, не легкомысленные, не шаткие, настойчивые и вместе мягкие, чтобы от них не выходило пустых ссор и чтобы они умели выбирать
других, — так?
В расход были поставлены, кроме выданной платы, все
другие издержки: на наем комнаты, на освещение, даже издержки Веры Павловны на извозчика по
делам мастерской, около рубля.
Теперь это
дело еще новое; неизвестно, кто из вас больше способен к нему, так для пробы надобно сначала выбрать на короткое время, а через неделю увидите,
других ли выбрать, или оставить прежних в должности.
Около года Вера Павловна большую часть
дня проводила в мастерской и работала действительно не меньше всякой
другой по количеству времени.
Прежде всего увидели, что если девушка пропускала без работы несколько
дней по болезни или
другим уважительным причинам, то нехорошо за это уменьшать ее долю из прибыли, которая ведь приобретена не собственно этими
днями, а всем ходом работ и общим состоянием мастерской.
Надобно, впрочем, сказать, что эта временная деликатность — терпения одних и отказа
других — не представляла особенного подвига, при постоянном улучшении
дел тех и
других.
Это и была последняя перемена в распределении прибыли, сделанная уже в половине третьего года, когда мастерская поняла, что получение прибыли — не вознаграждение за искусство той или
другой личности, а результат общего характера мастерской, — результат ее устройства, ее цели, а цель эта — всевозможная одинаковость пользы от работы для всех, участвующих в работе, каковы бы ни были личные особенности; что от этого характера мастерской зависит все участие работающих в прибыли; а характер мастерской, ее дух, порядок составляется единодушием всех, а для единодушия одинаково важна всякая участница: молчаливое согласие самой застенчивой или наименее даровитой не менее полезно для сохранения развития порядка, полезного для всех, для успеха всего
дела, чем деятельная хлопотливость самой бойкой или даровитой.
От этого через несколько времени пошли дальше: сообразили, что выгодно будет таким порядком устроить покупку хлеба и
других припасов, которые берутся каждый
день в булочных и мелочных лавочках; но тут же увидели, что для этого надобно всем жить по соседству: стали собираться по нескольку на одну квартиру, выбирать квартиры подле мастерской.
Почти все старухи и все три старика, жившие в мастерской — квартире, занимались
делами по кухне и
другим хозяйственным вещам; за это, конечно, считалась им плата.
Было бы слишком длинно и сухо говорить о
других сторонах порядка мастерской так же подробно, как о
разделе и употреблении прибыли; о многом придется вовсе не говорить, чтобы не наскучить, о
другом лишь слегка упомянуть; например, что мастерская завела свое агентство продажи готовых вещей, работанных во время, не занятое заказами, — отдельного магазина она еще не могла иметь, но вошла в сделку с одною из лавок Гостиного двора, завела маленькую лавочку в Толкучем рынке, — две из старух были приказчицами в лавочке.
Знала Вера Павловна, что это гадкое поветрие еще неотвратимо носится по городам и селам и хватает жертвы даже из самых заботливых рук; — но ведь это еще плохое утешение, когда знаешь только, что «я в твоей беде не виновата, и ты, мой
друг, в ней не виновата»; все-таки каждая из этих обыкновенных историй приносила Вере Павловне много огорчения, а еще гораздо больше
дела: иногда нужно бывало искать, чтобы помочь; чаще искать не было нужды, надобно было только помогать: успокоить, восстановлять бодрость, восстановлять гордость, вразумлять, что «перестань плакать, — как перестанешь, так и не о чем будет плакать».
Каждый из них — человек отважный, не колеблющийся, не отступающий, умеющий взяться за
дело, и если возьмется, то уже крепко хватающийся за него, так что оно не выскользнет из рук: это одна сторона их свойств: с
другой стороны, каждый из них человек безукоризненной честности, такой, что даже и не приходит в голову вопрос: «можно ли положиться на этого человека во всем безусловно?» Это ясно, как то, что он дышит грудью; пока дышит эта грудь, она горяча и неизменна, — смело кладите на нее свою голову, на ней можно отдохнуть.
Но как европейцы между китайцами все на одно лицо и на одни манер только по отношению к китайцам, а на самом
деле между европейцами несравненно больше разнообразия, чем между китайцами, так и в этом, по-видимому, одном типе, разнообразие личностей развивается на разности более многочисленные и более отличающиеся
друг от
друга, чем все разности всех остальных типов разнятся между собою.
После этого Кирсанов стал было заходить довольно часто, но продолжение прежних простых отношений было уже невозможно: из — под маски порядочного человека высовывалось несколько
дней такое длинное ослиное ухо, что Лопуховы потеряли бы слишком значительную долю уважения к бывшему
другу, если б это ухо спряталось навсегда; но оно по временам продолжало выказываться: выставлялось не так длинно, и торопливо пряталось, но было жалко, дрянно, пошло.
По наружности он и Лопухов были опять
друзья, да и на
деле Лопухов стал почти попрежнему уважать его и бывал у него нередко; Вера Павловна также возвратила ему часть прежнего расположения, но она очень редко видела его.
— А какое влияние имеет на человека заботливость
других, — сказал Лопухов: — ведь он и сам отчасти подвергается обольщению, что ему нужна, бог знает, какая осторожность, когда видит, что из — за него тревожатся. Ведь вот я мог бы выходить из дому уже
дня три, а все продолжал сидеть. Ныне поутру хотел выйти, и еще отложил на
день для большей безопасности.
— Сашенька,
друг мой, как я рада, что встретила тебя! — девушка все целовала его, и смеялась, и плакала. Опомнившись от радости, она сказала: — нет, Вера Павловна, о
делах уж не буду говорить теперь. Не могу расстаться с ним. Пойдем, Сашенька, в мою комнату.
А между этих
дел он сидит, болтает с детьми; тут же несколько девушек участвуют в этом разговоре обо всем на свете, — и о том, как хороши арабские сказки «Тысяча и одна ночь», из которых он много уже рассказал, и о белых слонах, которых так уважают в Индии, как у нас многие любят белых кошек: половина компании находит, что это безвкусие, — белые слоны, кошки, лошади — все это альбиносы, болезненная порода, по глазам у них видно, что они не имеют такого отличного здоровья, как цветные;
другая половина компании отстаивает белых кошек.
Так прошел месяц, может быть, несколько и побольше, и если бы кто сосчитал, тот нашел бы, что в этот месяц ни на волос не уменьшилась его короткость с Лопуховыми, но вчетверо уменьшилось время, которое проводит он у них, а в этом времени наполовину уменьшилась пропорция времени, которое проводит он с Верою Павловною. Еще какой-нибудь месяц, и при всей неизменности дружбы,
друзья будут мало видеться, — и
дело будет в шляпе.
А Лопухов еще через два — три
дня, тоже после обеда, входит в комнату жены, берет на руки свою Верочку, несет ее на ее оттоманку к себе: «Отдыхай здесь, мой
друг», и любуется на нее. Она задремала, улыбаясь; он сидит и читает. А она уж опять открыла глаза и думает...
Эта радость выше всех
других личных радостей; что во всякой
другой личной радости редкая, мимолетная высокость, то в ней обыкновенный уровень каждого обыкновенного
дня.
А я, мой
друг, хочу покуда рассказать тебе о своих
делах.