— Она заметила, что я не люблю быть
в дурном расположении
духа, и шепнула мне
такую их тайну, что я не могу видеть женщину без того, чтобы не прийти
в дурное расположение, — и потому я избегаю женщин.
Но он действительно держал себя
так, как, по мнению Марьи Алексевны, мог держать себя только человек
в ее собственном роде; ведь он молодой, бойкий человек, не запускал глаз за корсет очень хорошенькой девушки, не таскался за нею по следам, играл с Марьею Алексевною
в карты без отговорок, не отзывался, что «лучше я посижу с Верою Павловною», рассуждал о вещах
в духе, который казался Марье Алексевне ее собственным
духом; подобно ей, он говорил, что все на свете делается для выгоды, что, когда плут плутует, нечего тут приходить
в азарт и вопиять о принципах чести, которые следовало бы соблюдать этому плуту, что и сам плут вовсе не напрасно плут, а
таким ему и надобно быть по его обстоятельствам, что не быть ему плутом, — не говоря уж о том, что это невозможно, — было бы нелепо, просто сказать глупо с его стороны.
В первые месяцы своего перерождения он почти все время проводил
в чтении; но это продолжалось лишь немного более полгода: когда он увидел, что приобрел систематический образ мыслей
в том
духе, принципы которого нашел справедливыми, он тотчас же сказал себе: «теперь чтение стало делом второстепенным; я с этой стороны готов для жизни», и стал отдавать книгам только время, свободное от других дел, а
такого времени оставалось у него мало.