Неточные совпадения
— Да, ваша мать не
была его сообщницею и теперь очень раздражена против него. Но я хорошо знаю таких людей, как ваша мать. У них никакие
чувства не удержатся долго против денежных расчетов; она скоро опять примется ловить жениха, и чем это может кончиться, бог знает; во всяком случае, вам
будет очень тяжело. На первое время она оставит вас в покое; но я вам говорю, что это
будет не надолго. Что вам теперь делать?
Есть у вас родные в Петербурге?
— Вы не можете отгадать, — я вам скажу. Это очень просто и натурально; если бы в вас
была искра благородного
чувства, вы отгадали бы. Ваша любовница, — в прежнем разговоре Анна Петровна лавировала, теперь уж нечего
было лавировать: у неприятеля отнято средство победить ее, — ваша любовница, — не возражайте, Михаил Иваныч, вы сами повсюду разглашали, что она ваша любовница, — это существо низкого происхождения, низкого воспитания, низкого поведения, — даже это презренное существо…
— Я и не употребляла б их, если бы полагала, что она
будет вашею женою. Но я и начала с тою целью, чтобы объяснить вам, что этого не
будет и почему не
будет. Дайте же мне докончить. Тогда вы можете свободно порицать меня за те выражения, которые тогда останутся неуместны по вашему мнению, но теперь дайте мне докончить. Я хочу сказать, что ваша любовница, это существо без имени, без воспитания, без поведения, без
чувства, — даже она пристыдила вас, даже она поняла все неприличие вашего намерения…
Марья Алексевна вошла в комнату и в порыве
чувства хотела благословить милых детей без формальности, то
есть без Павла Константиныча, потом позвать его и благословить парадно. Сторешников разбил половину ее радости, объяснив ей с поцелуями, что Вера Павловна, хотя и не согласилась, но и не отказала, а отложила ответ. Плохо, но все-таки хорошо сравнительно с тем, что
было.
Значат, если при простом
чувстве, слабом, слишком слабом перед страстью, любовь ставит вас в такое отношение к человеку, что вы говорите: «лучше умереть, чем
быть причиною мученья для него»; если простое
чувство так говорит, что же скажет страсть, которая в тысячу раз сильнее?
А этот главный предмет, занимавший так мало места в их не слишком частых длинных разговорах, и даже в коротких разговорах занимавший тоже лишь незаметное место, этот предмет
был не их
чувство друг к другу, — нет, о
чувстве они не говорили ни слова после первых неопределенных слов в первом их разговоре на праздничном вечере: им некогда
было об этом толковать; в две — три минуты, которые выбирались на обмен мыслями без боязни подслушивания, едва успевали они переговорить о другом предмете, который не оставлял им ни времени, ни охоты для объяснений в
чувствах, — это
были хлопоты и раздумья о том, когда и как удастся Верочке избавиться от ее страшного положения.
Я обо всем предупреждаю читателя, потому скажу ему, чтоб он не предполагал этот монолог Лопухова заключающим в себе таинственный намек автора на какой-нибудь важный мотив дальнейшего хода отношений между Лопуховым и Верою Павловною; жизнь Веры Павловны не
будет подтачиваться недостатком возможности блистать в обществе и богато наряжаться, и ее отношения к Лопухову не
будут портиться «вредным
чувством» признательности.
Проекты побить Лопухова и проклясть дочь
были идеальною стороною мыслей и
чувств Марьи Алексевны.
Когда он кончил, то Марья Алексевна видела, что с таким разбойником нечего говорить, и потому прямо стала говорить о
чувствах, что она
была огорчена, собственно, тем, что Верочка вышла замуж, не испросивши согласия родительского, потому что это для материнского сердца очень больно; ну, а когда дело пошло о материнских
чувствах и огорчениях, то, натурально, разговор стал представлять для обеих сторон более только тот интерес, что, дескать, нельзя же не говорить и об этом, так приличие требует; удовлетворили приличию, поговорили, — Марья Алексевна, что она, как любящая мать,
была огорчена, — Лопухов, что она, как любящая мать, может и не огорчаться; когда же исполнили меру приличия надлежащею длиною рассуждений о
чувствах, перешли к другому пункту, требуемому приличием, что мы всегда желали своей дочери счастья, — с одной стороны, а с другой стороны отвечалось, что это, конечно, вещь несомненная; когда разговор
был доведен до приличной длины и по этому пункту, стали прощаться, тоже с объяснениями такой длины, какая требуется благородным приличием, и результатом всего оказалось, что Лопухов, понимая расстройство материнского сердца, не просит Марью Алексевну теперь же дать дочери позволения видеться с нею, потому что теперь это,
быть может,
было бы еще тяжело для материнского сердца, а что вот Марья Алексевна
будет слышать, что Верочка живет счастливо, в чем, конечно, всегда и состояло единственное желание Марьи Алексевны, и тогда материнское сердце ее совершенно успокоится, стало
быть, тогда она
будет в состоянии видеться с дочерью, не огорчаясь.
Он, после долгих отнекиваний, начал говорить какой-то нелепый вздор о своих
чувствах к Лопухову и к Вере Павловне, что он очень любит и уважает их; но из всего этого следовало, что они к нему невнимательны, о чем, — что хуже всего, — не
было, впрочем, никакого намека в его высокопарности.
А теперь опасность
была больше, чем тогда: в эти три года Вера Павловна, конечно, много развилась нравственно; тогда она
была наполовину еще ребенок, теперь уже не то;
чувство, ею внушаемое, уже не могло походить на шутливую привязанность к девочке, которую любишь и над которой улыбаешься в одно и то же время.
— Нет, Вера Павловна, у меня другое
чувство. Я вам хочу сказать, какой он добрый; мне хочется, чтобы кто-нибудь знал, как я ему обязана, а кому сказать кроме вас? Мне это
будет облегчение. Какую жизнь я вела, об этом, разумеется, нечего говорить, — она у всех таких бедных одинакая. Я хочу сказать только о том, как я с ним познакомилась. Об нем так приятно говорить мне; и ведь я переезжаю к нему жить, — надобно же вам знать, почему я бросаю мастерскую.
Видите, значит, у меня давно
была к нему любовь, но как он не показывал ко мне никакого
чувства и надежды у меня не
было, чтобы я могла ему понравиться, то эта любовь и замирала во мне, и я сама не понимала, что она во мне
есть.
То, знаете, кровь кипит, тревожно что-то, и в сладком
чувстве есть как будто какое-то мученье, так что даже тяжело это, хотя нечего и говорить, какое это блаженство, что за такую минуту можно, кажется, жизнью пожертвовать, — да и жертвуют, Вера Павловна; значит, большое блаженство, а все не то, совсем не то.
Прошло месяца четыре. Заботы о Крюковой, потом воспоминания о ней обманули Кирсанова: ему казалось, что теперь он безопасен от мыслей о Вере Павловне: он не избегал ее, когда она, навещая Крюкову, встречалась и говорила с ним, «потом, когда она старалась развлечь его. Пока он грустит, оно и точно, в его сознательных
чувствах к Вере Павловне не
было ничего, кроме дружеской признательности за ее участие.
Но — читатель уже знает вперед смысл этого «но», как и всегда
будет вперед знать, о чем
будет рассказываться после страниц, им прочтенных, — но, разумеется,
чувство Кирсанова к Крюковой при их второй встрече
было вовсе не то, как у Крюковой к нему: любовь к ней давным — давно прошла в Кирсанове; он только остался расположен к ней, как к женщине, которую когда-то любил.
При этом подразумевалось бы: «Я знаю, как стал бы ты держать себя, оставаясь: ведь так, чтобы ничем не обнаружить своего
чувства, потому что только в этом случае ты и не
будешь негодяем, оставаясь.
Ему представлялось, что удалиться труднее, чем оставаться;
чувство влечет его остаться, следовательно, остаться не
будет ли значить — поддаться
чувству, обольститься его внушениями?
Отдельное
чувство может
быть подавлено, и через несколько времени мое спокойствие восстановится, я опять
буду доволен своею жизнью.
Но
есть другая потребность, потребность тихой, долгой ласки, потребность сладко дремать в нежном
чувстве.
— Так, мой милый: но ведь ты
будешь страдать, если я уступлю этому
чувству, которое — ах, я не понимаю, зачем оно родилось во мне! я проклинаю его!
Услуги его могли бы пригодиться, пожалуй, хоть сейчас же: помогать Вере Павловне в разборке вещей. Всякий другой на месте Рахметова в одну и ту же секунду и
был бы приглашен, и сам вызвался бы заняться этим. Но он не вызвался и не
был приглашен; Вера Павловна только пожала ему руку и с искренним
чувством сказала, что очень благодарна ему за внимательность.
Что надобно
было бы сделать с другим человеком за такие слова? вызвать на дуэль? но он говорит таким тоном, без всякого личного
чувства, будто историк, судящий холодно не для обиды, а для истины, и сам
был так странен, что смешно
было бы обижаться, и я только мог засмеяться: — «Да ведь это одно и то же», — сказал я.
Всякое щекотливое объяснение он начинал так: «вам известно, что я
буду говорить без всякого личного
чувства.
Тогда-то узнал наш кружок и то, что у него
были стипендиаты, узнал большую часть из того о его личных отношениях, что я рассказал, узнал множество историй, далеко, впрочем, не разъяснявших всего, даже ничего не разъяснявших, а только делавших Рахметова лицом еще более загадочным для всего кружка, историй, изумлявших своею странностью или совершенно противоречивших тому понятию, какое кружок имел. о нем, как о человеке, совершенно черством для личных
чувств, не имевшем, если можно так выразиться, личного сердца, которое билось бы ощущениями личной жизни.
Именно меня выбрал он посредником, потому что знал меня, как человека, который с буквальною точностью исполняет поручение, если берется за него, и который не может
быть отклонен от точного исполнения принятой обязанности никаким
чувством, никакими просьбами.
— Да, это
чувство неприятное. Но неужели много легче
было бы вам во всяком другом месте? Ведь очень немногим легче. И между тем, что вы делали? Для получения ничтожного облегчения себе вы бросили на произвол случая пятьдесят человек, судьба которых от вас зависела. Хорошо ли это?
— Да, я не должна
была иметь этого
чувства. Но ведь я не звала его, я старалась подавить его.
Этому
чувству необходимо должно
было возникнуть, как скоро даны характеры ваш и Дмитрия Сергеича: не так, то иначе, оно все-таки развилось бы; ведь здесь коренное
чувство вовсе не то, что вы полюбили другого, это уже последствие; коренное
чувство — недовольство вашими прежними отношениями.
А он понял это лишь тогда, когда не только что вполне развилось
чувство, которого он должен
был ждать и не ждал, а когда уж даже явилось последствие этого
чувства, другое
чувство.
— В развитом человеке не следует
быть ей. Это искаженное
чувство, это фальшивое
чувство, это гнусное
чувство, это явление того порядка вещей, по которому я никому не даю носить мое белье, курить из моего мундштука; это следствие взгляда на человека, как на мою принадлежность, как на вещь.
Прямо он сам нисколько не мог разъяснить эту загадку: пока
чувство было темно для нее, для него оно
было еще темнее; ему трудно
было даже понять, как это возможно иметь недовольство, нисколько не омрачающее личного довольства, нисколько не относящееся ни к чему личному.
Его
чувство ко мне
было соединение очень сильной привязанности ко мне, как другу, с минутными порывами страсти ко мне, как женщине, дружбу он имел лично ко мне, собственно ко мне; а эти порывы искали только женщины: ко мне, лично ко мне, они имели мало отношения.
— Верочка, ты меня задушишь; и согласись, что, кроме силы
чувства, тебе хотелось показать и просто силу? Да, ты очень сильна; да и как не
быть сильною с такой грудью…
Меня давно тяготит и стыдит воспоминание, что борьба с
чувством тогда отразилась на мне так заметно,
была так невыносима для меня.
Ты знаешь, я говорю не о том, что она
была тяжела, — ведь и твоя
была для тебя также не легка, — это зависит от силы
чувства, не мне теперь жалеть, что она
была тяжела, это значило бы жалеть, что
чувство было сильно, — нет! но зачем у меня против этой силы не
было такой же твердой опоры, как у тебя?
Смотри на жену, как смотрел на невесту, знай, что она каждую минуту имеет право сказать: «я недовольна тобою, прочь от меня»; смотри на нее так, и она через девять лет после твоей свадьбы
будет внушать тебе такое же поэтическое
чувство, как невеста, нет, более поэтическое, более идеальное в хорошем смысле слова.
Если бы, Верочка, во мне
был какой-нибудь зародыш гениальности, я с этим
чувством стал бы великим гением.
Если бы от природы
была во мне сила создать что-нибудь маленькое новое в науке, я от этого
чувства приобрел бы силу пересоздать науку.
Их
чувства были слишком поверхностны, их упоение еще слишком слабо и слишком мимолетно.
«Во мне наслаждение
чувства, которое
было в Астарте: она родоначальница всех нас других цариц, сменявших ее. Во мне упоение созерцанием красоты, которое
было в Афродите. Во мне благоговение перед чистотою, которое
было в «Непорочности».
— Другой, на моем месте, стал бы уже говорить, что
чувство, от которого вы страдаете, хорошо. Я еще не скажу этого. Ваш батюшка знает о нем? Прошу вас помнить, что я не
буду говорить с ним без вашего разрешения.
— Как вы думаете, что я скажу вам теперь? Вы говорите, он любит вас; я слышал, что он человек неглупый. Почему же вы думаете, что напрасно открывать ему ваше
чувство, что он не согласится? Если бы препятствие
было только в бедности любимого вами человека, это не удержало бы вас от попытки убедить вашего батюшку на согласие, — так я думаю. Значит, вы полагаете, что ваш батюшка слишком дурного мнения о нем, — другой причины вашего молчания перед батюшкою не может
быть. Так?
Катерина Васильевна покраснела. Ей
было неприятно, что отец завел разговор о ее
чувствах. Но, кроме отцовской любви,
было и другое известное обстоятельство, по которому отец не
был виноват: если не о чем говорить, но
есть в комнате кошка или собака, заводится разговор о ней: если ни кошки, ни собаки нет, то о детях. Погода, уж только третья, крайняя степень безресурсности.
— Хорошо… ребяческое
чувство, которое не дает никакой гарантии. Это годится для того, чтобы шутить, вспоминая, и грустить, если хотите, потому что здесь
есть очень прискорбная сторона. Вы спаслись только благодаря особенному, редкому случаю, что дело попало в руки такого человека, как Александр.
— Пожалуй, только ведь я не умею
петь, но это мне не остановка, мне ничто не остановка! Но mesdames и messieurs, я
пою вовсе не для вас, я
пою только для детей. Дети мои, не смейтесь над матерью! — а сама брала аккорды, подбирая аккомпанемент: — дети, не сметь смеяться, потому что я
буду петь с
чувством. И стараясь выводить ноты как можно визгливее, она запела...