Конечно, и то правда,
что, подписывая на пьяной исповеди Марьи Алексевны «правда», Лопухов прибавил бы: «
а так как, по вашему собственному признанию, Марья Алексевна, новые порядки лучше прежних, то я и не запрещаю хлопотать о их заведении тем людям, которые находят себе в том удовольствие;
что же
касается до глупости народа, которую вы считаете помехою заведению новых порядков, то, действительно, она помеха делу; но вы сами не будете спорить, Марья Алексевна,
что люди довольно скоро умнеют, когда замечают,
что им выгодно стало поумнеть, в
чем прежде не замечалась ими надобность; вы согласитесь также,
что прежде и не было им возможности научиться уму — разуму,
а доставьте им эту возможность, то, пожалуй, ведь они и воспользуются ею».
Если бы кто посторонний пришел посоветоваться с Кирсановым о таком положении, в каком Кирсанов увидел себя, когда очнулся, и если бы Кирсанов был совершенно чужд всем лицам, которых
касается дело, он сказал бы пришедшему советоваться: «поправлять дело бегством — поздно, не знаю, как оно разыграется, но для вас, бежать или оставаться — одинаково опасно,
а для тех, о спокойствии которых вы заботитесь ваше бегство едва ли не опаснее,
чем то, чтобы вы оставались».
— Нет, ты не все читаешь.
А это
что? — говорит гостья, и опять сквозь нераскрывающийся полог является дивная рука, опять
касается страницы, и опять выступают на странице новые слова, и опять против воли читает Вера Павловна новые слова: «Зачем мой миленький не провожает нас чаще?»