Глазам изумленных мальчиков предстало самое неожиданное зрелище. В большой круглой клетке сидела розовая птица с зелеными крылышками и большим острым клювом. Птица теперь раскланивалась перед ними своей розовой же, с забавным хохолком головкой и кричала резким человеческим голосом, стараясь придать ему самое
любезное выражение...
Вера Павловна попробовала сказать, чтоб он бросил толковать об этом, что это пустяки, он привязался к слову «пустяки» и начал нести такую же пошлую чепуху, как в разговоре с Лопуховым: очень деликатно и тонко стал развивать ту тему, что, конечно, это «пустяки», потому что он понимает свою маловажность для Лопуховых, но что он большего и не заслуживает, и т. д., и все это говорилось темнейшими, тончайшими намеками в самых
любезных выражениях уважения, преданности.
Бывший с ними и теперь, как всегда, безотлучно, дон Педро Сарантес передал Николаю Герасимовичу свою визитную карточку и в очень
любезных выражениях объяснил, что он и его дамы очень будут рады с ним познакомиться, но что никто, кроме него, из их общества не говорит иначе, как по-испански.
Неточные совпадения
— Это не нам судить, — сказала госпожа Шталь, заметив оттенок
выражения на лице князя. — Так вы пришлете мне эту книгу,
любезный граф? Очень благодарю вас, — обратилась она к молодому Шведу.
Нравственное лицо его было еще неуловимее. Бывали какие-то периоды, когда он «обнимал, по его
выражению, весь мир», когда чарующею мягкостью открывал доступ к сердцу, и те, кому случалось попадать на эти минуты, говорили, что добрее,
любезнее его нет.
В то же утро в Ключевской завод летел нарочный к Мухину с маленькою запиской от «самого», в которой выражалось
любезное желание познакомиться лично с уважаемым Петром Елисеичем, и чем скорее, тем лучше. Мухин не заставил себя ждать и тотчас же отправился в Мурмос. Это обращение Голиковского польстило ему, как
выражение известного внимания. Он остановился в доме Груздева, где царил страшный беспорядок: хозяйничала одна Наташка, а Самойло Евтихыч «объезжал кабаки».
Он говорил это радушно, с
любезной улыбкой, но в его голосе и глазах Ромашов ясно уловил то же самое отчужденное, деланное и сухое
выражение, которое он почти бессознательно чувствовал, встречаясь с Николаевым все последнее время.
И опять-таки ведь это точно нельзя! нельзя, мой
любезный, нельзя употреблять такие
выражения! Скажи ты это помягче, выразись, так сказать, боком, ну, тогда дело другое! а то — злодей блудодейный! нельзя, братец, этого, нельзя!