— Что-то как старость придет!.. — ворчал Каленик,
ложась на лавку. — Добро бы, еще сказать, пьян; так нет же, не пьян. Ей-богу, не пьян! Что мне лгать! Я готов объявить это хоть самому голове. Что мне голова? Чтоб он издохнул, собачий сын! Я плюю на него! Чтоб его, одноглазого черта, возом переехало! Что он обливает людей на морозе…
Студент и землемер
легли на лавки, головами под образа и ногами врозь. Степан устроился на полу, около печки. Он потушил лампу, и долго было слышно, как он шептал молитвы и, кряхтя, укладывался. Потом откуда-то прошмыгнула на кровать Марья, бесшумно ступая босыми ногами. В избе было тихо. Только сверчок однообразно, через каждые пять секунд, издавал свое монотонное, усыпляющее цырканье, да муха билась об оконное стекло и настойчиво жужжала, точно повторяя все одну и ту же докучную, бесконечную жалобу.
Он тоже занялся укладыванием своей котомки, давно уже справленной им в ожидании этого, теперь наступившего, желанного дня свободы. Взошло солнце и целый сноп лучей ворвался в окно сторожки. Пахомыч
лег на лавку, подложив под голову свою будущую спутницу-котомку и закрывшись с головой шинелью.
Неточные совпадения
Илья Ильич заглянул в людскую: в людской все
легли вповалку, по
лавкам, по полу и в сенях, предоставив ребятишек самим себе; ребятишки ползают по двору и роются в песке. И собаки далеко залезли в конуры, благо не
на кого было лаять.
«Грызиками» назывались владельцы маленьких заведений, в пять-шесть рабочих и нескольких же мальчиков с их даровым трудом. Здесь мальчикам было еще труднее: и воды принеси, и дров наколи, сбегай в
лавку — то за хлебом, то за луком
на копейку, то за солью, и целый день
на посылках, да еще хозяйских ребят нянчи! Вставай раньше всех,
ложись после всех.
— Ничего, дышит спокойно и спит. Авось, ничего не будет худого. Давай
ложиться спать, Помада.
Ложись ты
на лавке, а я здесь
на столе прилягу, — также шепотом проговорил доктор.
С Вихровым священник (тоже, вероятно, из опасения, чтобы тот не разболтал кому-нибудь)
лег спать в одной комнате и уступил даже ему свою под пологом постель, а сам
лег на голой
лавке и подложил себе только под голову кожаную дорожную подушку.
Сели у ворот
на лавку, собака
легла к ногам нашим, разгрызая сухой крендель, а бабушка рассказывала: