Неточные совпадения
Детскость выражения ее лица
в соединении с тонкой красотою стана составляли ее особенную прелесть, которую он хорошо помнил: но, что всегда,
как неожиданность, поражало
в ней, это было выражение ее глаз, кротких, спокойных и правдивых, и
в особенности ее улыбка, всегда переносившая Левина
в волшебный мир, где он
чувствовал себя умиленным и смягченным,
каким он мог запомнить
себя в редкие дни своего раннего
детства.
Детство часто беспечно проходит мимо самых тяжелых драм, но это не значит, что оно не схватывает их чутким полусознанием. Я
чувствовал, что
в душе моего приятеля есть что-то, что он хранит про
себя… Все время дорогой он молчал, и на лбу его лежала легкая складка,
как тогда, когда он спрашивал о порке.
И опять ему вспомнилось
детство, тихий плеск реки, первое знакомство с Эвелиной и ее горькие слезы при слове «слепой»… Инстинктивно
почувствовал он, что теперь опять причиняет ей такую же рану, и остановился. Несколько секунд стояла тишина, только вода тихо и ласково звенела
в шлюзах. Эвелины совсем не было слышно,
как будто она исчезла. По ее лицу действительно пробежала судорога, но девушка овладела
собой, и, когда она заговорила, голос ее звучал беспечно и шутливо.
Нет, я мог бы еще многое придумать и раскрасить; мог бы наполнить десять, двадцать страниц описанием Леонова
детства; например,
как мать была единственным его лексиконом; то есть
как она учила его говорить и
как он, забывая слова других, замечал и помнил каждое ее слово;
как он, зная уже имена всех птичек, которые порхали
в их саду и
в роще, и всех цветов, которые росли на лугах и
в поле, не знал еще,
каким именем называют
в свете дурных людей и дела их;
как развивались первые способности души его;
как быстро она вбирала
в себя действия внешних предметов, подобно весеннему лужку, жадно впивающему первый весенний дождь;
как мысли и чувства рождались
в ней, подобно свежей апрельской зелени; сколько раз
в день,
в минуту нежная родительница целовала его, плакала и благодарила небо; сколько раз и он маленькими своими ручонками обнимал ее, прижимаясь к ее груди;
как голос его тверже и тверже произносил: «Люблю тебя, маменька!» и
как сердце его время от времени
чувствовало это живее!
Теперь я вижу жену не
в окно, а вблизи
себя,
в обычной домашней обстановке,
в той самой, которой недостает мне теперь
в мои пожилые годы, и несмотря на ее ненависть ко мне, я скучаю по ней,
как когда-то
в детстве скучал по матери и няне, и
чувствую, что теперь, под старость, я люблю ее чище и выше, чем любил прежде, — и поэтому мне хочется подойти к ней, покрепче наступить ей каблуком на носок, причинить боль и при этом улыбнуться.