Неточные совпадения
— Проснись, девочка, проснись. Спать
не время! — уже у
самого своего уха услышала Дуня и сразу открыла глаза.
Ни такого «играющего» инструмента, ни такой музыкантши
не встречала еще за всю
свою коротенькую жизнь Дуня Ежедневно с половины восьмого до девяти часов вечера, время между ужином и вечерней молитвой, когда воспитанницам приюта разрешалось играть, плясать и резвиться в зале, и единственная музыкантша приюта, «тетя Леля», садилась за рояль, с той
самой минуты действительность переставала существовать для маленькой деревенской девочки.
Маленьких узников выпускали из ящика только в часы прогулок. За это время они могли бегать и резвиться вволю. Девочки караулили «
своих «деток», как они называли котят, чтобы последние
не попались на глаза надзирательницам или, еще того хуже, «
самой» (начальнице приюта), так как присутствие домашних животных, как переносителей заразы, всевозможных болезней (так было написано в приютском уставе), строго воспрещалось здесь.
— Хи-хи-хи! Эвона командирша-то! — засмеялась Васса. — Небось нос тебе
не откусит тетя Леля. Ишь ты,
сама не идет и Дуню
не пущает! Куды, как ладно! Дунюшка, — смягчая до нежности
свой резкий голос, обратилась к девочке Васса, — пойдешь с нами, я тебе сахарцу дам? — и она заискивающе глянула в глаза Дуне. Голубые глазки
не то испуганно,
не то недоверчиво поднялись на Вассу.
— Ужо отплачу, будете помнить, как надо мною издевки делать! — мысленно грозила она
своим обидчицам. За этой обидой погасло и
самое ее чувство к хорошенькой Феничке, и она возненавидела ее почти так же, как и смуглую цыганку-Паланю, один вид которой поднимал теперь в десятилетней Вассе далеко
не детскую глухую злобу и гнев.
Ее приезды были чудесным праздником в приютских стенах.
Не говоря уже о ласковом, нежном обращении с воспитанницами,
не говоря о бесчисленных коробах с лакомствами, жертвуемых баронессой «
своим девочкам», как она называла приюток,
сама личность Софьи Петровны была окружена каким-то исключительным обаянием, так сильно действующим на впечатлительные натуры детей.
С того
самого вечера, когда лукавая шалунья-«цыганка» так ловко провела Вассу и высмеяла ее перед всем отделением, уязвленная в
своем самолюбии, Васса
не имела покоя…
Гром небесный
не мог бы оглушить более, нежели эта произнесенная суровым голосом невесть откуда появившейся Павлы Артемьевны фраза, и
сама надзирательница в
своей суконной с меховой опушкой шубке и в круглой мужской шапочке, выросла перед девочками точно из-под земли.
В
своем страшном волнении девочка
не замечала, как мало-помалу пустела зала, как одна за другой, по трое, по двое и в одиночку выходили из нее приютки по знаку, данному тетей Лелей, как
сама она, Васса, с багрово пылающим лицом стояла посреди залы,
не замечая бросаемых на нее недоумевающих взглядов расходившихся приюток.
К ним присоединились кое-кто из гостей.
Сама баронесса Фукс, легкая и воздушная, как сильфида, носилась по зале, увлекая за собой
своих любимиц: то Любочку, выучившуюся, несмотря на
свой детский возраст, танцевать
не хуже старших, то Феничку Клементьеву, то Марусю Крымцеву, приютскую красавицу-запевалу… Ее дочка Нан уклонилась от танцев и серьезными, недетски строгими глазами следила за всем, что происходило в зале.
— А ежели
не все сказать? Утаить? — расширяя глаза от ей
самой непонятного страха и теряя обычную
свою сонливость, осведомлялась Маша Рыжова,
не попавшая в первые два года
своего пребывания в приюте на исповедь вследствие болезни.
После любимицы
своей рыженькой Жени Панфиловой и рукодельницы Палани Павла Артемьевна любила больше всех Дорушку. Пренебрегая искусницей Вассой с того
самого времени, как, будучи еще малышом-стрижкой, Васса сожгла работу цыганки Заведеевой, суровая надзирательница отличала великолепно,
не хуже Вассы работающую Дорушку.
Дуня с восторгом и преданностью глядит в лицо Наташи. Она никогда
не говорит ей о
своей любви, как Феничка и другие. Ей дико это и стыдно. Но когда Дуня ходит, обнявшись, в короткие минуты досуга между часами занятий с Наташей по зале или слушает ее пленительные рассказы из ее, Наташиного, прошлого житья,
сама Наташа кажется бедной маленькой Дуне какой-то сказочной волшебной феей, залетевшей сюда случайно в этот скучный и суровый приют.
Он
не успел докончить
своей фразы. В дверях гостиной появилась нарядная фигура
самой баронессы.
Добрая Екатерина Ивановна, руководимая горячим желанием позабавить
своих девочек,
не пожалела ничего. С трех сторон доморощенной сцены висели кулисы, вернее, куски холста, разрисованные искусными руками
самой Антонины Николаевны.
Неточные совпадения
Городничий. Тем лучше: молодого скорее пронюхаешь. Беда, если старый черт, а молодой весь наверху. Вы, господа, приготовляйтесь по
своей части, а я отправлюсь
сам или вот хоть с Петром Ивановичем, приватно, для прогулки, наведаться,
не терпят ли проезжающие неприятностей. Эй, Свистунов!
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего
не знаешь и
не в
свое дело
не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак
не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким
самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна,
не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам,
не то я смертью окончу жизнь
свою».
Осип, слуга, таков, как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых лет. Говорит сурьёзно, смотрит несколько вниз, резонер и любит себе
самому читать нравоучения для
своего барина. Голос его всегда почти ровен, в разговоре с барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее
своего барина и потому скорее догадывается, но
не любит много говорить и молча плут. Костюм его — серый или синий поношенный сюртук.
Конечно, если он ученику сделает такую рожу, то оно еще ничего: может быть, оно там и нужно так, об этом я
не могу судить; но вы посудите
сами, если он сделает это посетителю, — это может быть очень худо: господин ревизор или другой кто может принять это на
свой счет.
Кто видывал, как слушает //
Своих захожих странников // Крестьянская семья, // Поймет, что ни работою // Ни вечною заботою, // Ни игом рабства долгого, // Ни кабаком
самим // Еще народу русскому // Пределы
не поставлены: // Пред ним широкий путь. // Когда изменят пахарю // Поля старозапашные, // Клочки в лесных окраинах // Он пробует пахать. // Работы тут достаточно. // Зато полоски новые // Дают без удобрения // Обильный урожай. // Такая почва добрая — // Душа народа русского… // О сеятель! приди!..