Неточные совпадения
Чудесная это была сказка! Луч месяца рассказывал
в ней о
своих странствиях — как он
заглядывал на землю и людские жилища и что видел там: он был и
в царском чертоге, и
в землянке охотника, и
в тюрьме, и
в больнице… чудесная сказка, но я ее на этот раз вовсе не слушала. Я только ловила звуки милого голоса, и
сердце мое замирало от сознания, что завтра я уже не услышу его, не увижу этого чудесного, доброго лица с гордыми прекрасными глазами и ласковым взглядом.
Стоя среди комнаты полуодетая, она на минуту задумалась. Ей показалось, что нет ее, той, которая жила тревогами и страхом за сына, мыслями об охране его тела, нет ее теперь — такой, она отделилась, отошла далеко куда-то, а может быть, совсем сгорела на огне волнения, и это облегчило, очистило душу, обновило сердце новой силой. Она прислушивалась к себе, желая
заглянуть в свое сердце и боясь снова разбудить там что-либо старое, тревожное.
— Подождите, голубчик! Сегодня я могу сказать вам… что-то хорошее… Знаете — у человека, много пожившего, бывают минуты, когда он,
заглянув в свое сердце, неожиданно находит там… нечто давно забытое… Оно лежало где-то глубоко на дне сердца годы… но не утратило благоухания юности, и когда память дотронется до него… тогда на человека повеет… живительной свежестью утра дней…
Неточные совпадения
В университете Райский делит время, по утрам, между лекциями и Кремлевским садом,
в воскресенье ходит
в Никитский монастырь к обедне,
заглядывает на развод и посещает кондитеров Пеэра и Педотти. По вечерам сидит
в «
своем кружке», то есть избранных товарищей, горячих голов, великодушных
сердец.
Было уже восемь часов; я бы давно пошел, но все поджидал Версилова: хотелось ему многое выразить, и
сердце у меня горело. Но Версилов не приходил и не пришел. К маме и к Лизе мне показываться пока нельзя было, да и Версилова, чувствовалось мне, наверно весь день там не было. Я пошел пешком, и мне уже на пути пришло
в голову
заглянуть во вчерашний трактир на канаве. Как раз Версилов сидел на вчерашнем
своем месте.
Сто невольников, пригвожденных ко скамьям корабля, веслами двигаемого
в пути
своем, живут
в тишине и устройстве; но
загляни в их
сердце и душу.
«Посмотрим!..» И вдруг распрямился старик, // Глаза его гневом сверкали: // «Одно повторяет твой глупый язык: // «Поеду!» Сказать не пора ли, // Куда и зачем? Ты подумай сперва! // Не знаешь сама, что болтаешь! // Умеет ли думать твоя голова? // Врагами ты, что ли, считаешь // И мать, и отца? Или глупы они… // Что споришь ты с ними, как с ровней? // Поглубже ты
в сердце свое загляни, // Вперед посмотри хладнокровней,
Она была сильно взволнована. Рассказывая, я нагибался к ней и
заглядывал в ее лицо. Я заметил, что она употребляла ужасные усилия подавить
свое волнение, точно из гордости передо мной. Она все больше и больше бледнела и крепко закусила
свою нижнюю губу. Но особенно поразил меня странный стук ее
сердца. Оно стучало все сильнее и сильнее, так что, наконец, можно было слышать его за два, за три шага, как
в аневризме. Я думал, что она вдруг разразится слезами, как и вчера; но она преодолела себя.