Мне казалось теперь, что я давно знаю и люблю эту рыженькую воспитанницу, так бессердечно трунившую надо мною всего несколько минут тому назад. Ведь она была в Мцхете, она видела мою родину, мое бирюзовое небо, мои изумрудные долины и высокие горы, подернутые розоватым туманом,
далекие горы с седыми вершинами!..
«Радость-папа, — писала я, между прочим, в
далекий Гори, — благодарю тебя за то, что ты выучил меня никогда не лгать и ничего не бояться…»
Мне показалось вдруг, что ожил Юлико с его горячей преданностью, что Барбале послала мне привет из
далекого Гори, что с высокого синего неба глянули на меня любящие и нежные очи моей деды…
Неточные совпадения
Я помертвела… ужас сковал мои члены… Не помню, что было
дальше… Пламя костра разрасталось все больше и больше и принимало чудовищные размеры… Казалось, точно
горы сдвинулись надо мною, и я лечу в бездну…
Вмиг все застлалось перед моими глазами розовым туманом. Будто ночь минула, будто солнечный свет одолел тьму… Я смеялась и рыдала, как безумная… Мне вторило
далекое эхо
гор: словно горные духи выказывали мне свое сочувствие.
Длинные коридоры потянулись передо мною. Всюду
горели газовые рожки, ярко освещающие белые стены под мрамор, чисто отполированный паркетный пол и попадавшиеся мне по временам небольшие, в форменных зеленых платьях и белых передниках, фигурки институток. Они приседали перед начальницей робко и почтительно, опустив глаза, и спешили
дальше.
«Вот, — думалось мне, — эта же луна светит в
Гори и, может быть, кто-либо из моих, глядя на нее, вспоминает маленькую
далекую Нину… Как хотелось бы мне, чтобы лунная фея передала, как в сказке, им — моим дорогим, милым, — что Нина думает о них в эту лунную осеннюю ночь!..»
Если б она знала, как я была далека от истины! На глазах класса, в присутствии ненавистной Крошки, ее оруженосца Мани и еще недавно мне милой, а теперь чужой и
далекой Люды, я была настоящим сорвиголовою. Зато, когда дортуар погружался в сон и все утихало под сводами института, я долго лежала с открытыми глазами и перебирала в мыслях всю мою коротенькую, но богатую событиями жизнь… И я зарывалась в подушки головою, чтобы никто не слышал задавленных стонов тоски и
горя.
Начинало темнеть, надвигалась туча. На слободку сыпался снежок, еще редкий, но уже закрывавший неясной пеленой
далекие горы другого берега. Невдалеке на небольшой возвышенности виднелись каменные здания резиденции, белые и чистенькие. В них уже спокойно светились большие окна. Огоньки фонарей вспыхивали один за другим вдоль улицы, чистенькие, холодные и веселые.
Неточные совпадения
На запад пятиглавый Бешту синеет, как «последняя туча рассеянной бури»; на север подымается Машук, как мохнатая персидская шапка, и закрывает всю эту часть небосклона; на восток смотреть веселее: внизу передо мною пестреет чистенький, новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, — а там,
дальше, амфитеатром громоздятся
горы все синее и туманнее, а на краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльбрусом…
Вопреки предсказанию моего спутника, погода прояснилась и обещала нам тихое утро; хороводы звезд чудными узорами сплетались на
далеком небосклоне и одна за другою гасли по мере того, как бледноватый отблеск востока разливался по темно-лиловому своду, озаряя постепенно крутые отлогости
гор, покрытые девственными снегами.
Множество низеньких домиков, разбросанных по берегу Терека, который разбегается все шире и шире, мелькали из-за дерев, а
дальше синелись зубчатою стеной
горы, и из-за них выглядывал Казбек в своей белой кардинальской шапке.
И в одиночестве жестоком // Сильнее страсть ее
горит, // И об Онегине
далеком // Ей сердце громче говорит. // Она его не будет видеть; // Она должна в нем ненавидеть // Убийцу брата своего; // Поэт погиб… но уж его // Никто не помнит, уж другому // Его невеста отдалась. // Поэта память пронеслась, // Как дым по небу голубому, // О нем два сердца, может быть, // Еще грустят… На что грустить?..
Внезапный звук пронесся среди деревьев с неожиданностью тревожной погони; это запел кларнет. Музыкант, выйдя на палубу, сыграл отрывок мелодии, полной печального, протяжного повторения. Звук дрожал, как голос, скрывающий
горе; усилился, улыбнулся грустным переливом и оборвался.
Далекое эхо смутно напевало ту же мелодию.