— Родной брат будет Петру-то Елисеичу… — шепнула на ухо Катре
слабая на язык Домнушка. — Лет, поди, с десять не видались, а теперь вот пришел. Насчет воли допытаться пришел, — прибавила она, оглядываясь. — Эти долгоспинники хитрящие… Ничего спроста у них не делается. Настоящие выворотни!
Неточные совпадения
Два инвалида стали башкирца раздевать. Лицо несчастного изобразило беспокойство. Он оглядывался
на все стороны, как зверок, пойманный детьми. Когда ж один из инвалидов взял его руки и, положив их себе около шеи, поднял старика
на свои плечи, а Юлай взял плеть и замахнулся, тогда башкирец застонал
слабым, умоляющим голосом и, кивая головою, открыл рот, в котором вместо
языка шевелился короткий обрубок.
Поколь, дескать, я ношу
на себе эти деньги — „я подлец, но не вор“, ибо всегда могу пойти к оскорбленной мною невесте и, выложив пред нею эту половину всей обманно присвоенной от нее суммы, всегда могу ей сказать: „Видишь, я прокутил половину твоих денег и доказал тем, что я
слабый и безнравственный человек и, если хочешь, подлец (я выражаюсь
языком самого подсудимого), но хоть и подлец, а не вор, ибо если бы был вором, то не принес бы тебе этой половины оставшихся денег, а присвоил бы и ее, как и первую половину“.
Она назвала первое попавшееся
на язык имя и отчество. Это был старый, уморительный прием, «трюк», которым когда-то спасся один из ее друзей от преследования сыщика. Теперь она употребила его почти бессознательно, и это подействовало ошеломляющим образом
на первобытный ум грека. Он поспешно вскочил со скамейки, приподнял над головой белую фуражку, и даже при
слабом свете, падавшем сквозь стекла над салоном, она увидела, как он быстро и густо покраснел.
Изо дня в день он встречал
на улицах Алёшу, в длинной, холщовой рубахе, с раскрытою грудью и большим медным крестом
на ней. Наклоня тонкое тело и вытянув вперёд сухую чёрную шею, юродивый поспешно обегал улицы, держась правою рукою за пояс, а между пальцами левой неустанно крутя чурочку, оглаженную до блеска, — казалось, что он преследует нечто невидимое никому и постоянно ускользающее от него. Тонкие,
слабые ноги чётко топали по доскам тротуаров, и сухой
язык бормотал:
До сих пор ничего; есть еще надежда освободиться от посетителя: но этим обыкновенно не кончается; вошедший господин просит позволения выкурить папироску, — одну единственную папироску. Вы позволяете, — и с той минуты вы пропали! Изъявив согласие
на курение папиросы, вы задели
слабую пружину, державшую
язык болтуна
на привязи; клапан раскрылся, колесо завертелось, и остановится тогда только, когда истребится весь запас вращающей силы.