Когда королевичу исполнилось 16 лет, солдат Иван надел на его кудри золотую корону и вывел его к народу. Это был чудесный зимний день. Солнце играло на небе, и
золотые кудри молодого короля сияли, как солнце.
Он уже хотел изречь смертный приговор своему воспитателю и слуге, как неожиданно вспомнил, что никто не сумеет приготовить ему на ночь стакана такого вкусного питья, какое умеет приготовлять Иван, никто не сможет так хорошо укрыть его теплым бархатным одеяльцем, никто не будет в состоянии расчесывать его
золотые кудри так, как это делает Иван.
Офелия в цветах, в причудливом уборе // Из майских роз и влажных нимф речных // На
золотых кудрях, с безумием во взоре, // Внимала звукам темных дум своих. // Ее дыханьем насмерть пораженный, // Припал к устам, как раненый олень, // Прекрасный принц Гамлет, любовью опьяненный, // Когда пред ним отца явилась тень… // Он вскрикнул и воскрес…
Он помог выйти толстой маленькой женщине в чепчике на голове и в клетчатом платке на плечах и высокой, тоненькой и бледной девочке лет двенадцати на вид, с белокурыми, отливающими
золотом кудрями и кротким, миловидным личиком, напоминающим прекрасные лица ангелов, изображаемых на картинах.
Пеллегрина получила от природы милое, исполненное невинности лицо, осененное
золотыми кудрями, а герцог дал ей за заслуги отца на свой счет самое лучшее образование в монастыре, укрывавшем ее от всяких соблазнов во все годы отрочества.
Неточные совпадения
Свои всё
кудри золотые, // Волнистые, барашком завитые // И мягкие, как тонкий лён, // Любуясь, Гребешком расчесывает он.
Его окружали люди, в большинстве одетые прилично, сзади его на каменном выступе ограды стояла толстенькая синеглазая дама в белой шапочке, из-под каракуля шапочки на розовый лоб выбивались черные
кудри, рядом с Климом Ивановичем стоял высокий чернобровый старик в серой куртке, обшитой зеленым шнурком, в шляпе странной формы пирогом, с курчавой сероватой бородой. Протискался высокий человек в котиковой шапке, круглолицый, румяный, с веселыми усиками
золотого цвета, и шипящими словами сказал даме:
О mon cher, этот детский вопрос в наше время просто страшен: покамест эти
золотые головки, с
кудрями и с невинностью, в первом детстве, порхают перед тобой и смотрят на тебя, с их светлым смехом и светлыми глазками, — то точно ангелы Божии или прелестные птички; а потом… а потом случается, что лучше бы они и не вырастали совсем!
Тетка покойного деда рассказывала, — а женщине, сами знаете, легче поцеловаться с чертом, не во гнев будь сказано, нежели назвать кого красавицею, — что полненькие щеки козачки были свежи и ярки, как мак самого тонкого розового цвета, когда, умывшись божьею росою, горит он, распрямляет листики и охорашивается перед только что поднявшимся солнышком; что брови словно черные шнурочки, какие покупают теперь для крестов и дукатов девушки наши у проходящих по селам с коробками москалей, ровно нагнувшись, как будто гляделись в ясные очи; что ротик, на который глядя облизывалась тогдашняя молодежь, кажись, на то и создан был, чтобы выводить соловьиные песни; что волосы ее, черные, как крылья ворона, и мягкие, как молодой лен (тогда еще девушки наши не заплетали их в дрибушки, перевивая красивыми, ярких цветов синдячками), падали курчавыми
кудрями на шитый
золотом кунтуш.
В это время два всадника показались на улице. Один из них, в кармазинном кафтане с
золотыми кистями и в белой парчовой шапке, из-под которой вилися густые русые
кудри, обратился к другому всаднику.