В тот вечер на мне были узорчатые канаусовые шаровары и праздничный бешмет моей матери — костюм, в который я всегда наряжалась, когда гостила у дедушки Магомета. Белая
папаха была лихо заломлена на затылок… Увы, несмотря на полумужской костюм, я была в их глазах всего лишь слабой женщиной-подростком, девочкой, почти ребенком.
Неточные совпадения
Все трое
были одеты в темные чохи с газырями на груди, в бараньи
папахи и мягкие чувяки; у всех троих
были заткнуты за поясами кинжалы и пистолеты, а у молодого господина, очевидно, начальника,
была кривая турецкая сабля, впрочем, и все его оружие выглядело богаче и наряднее оружия товарищей.
Яркий свет костра снова освещал пещеру. У самого огня лежал юный путник, спасенный Керимом. Юноша все еще не пришел в чувство. Высокая белая
папаха с атласным малиновым верхом
была низко надвинута на лоб… Тонкий прямой нос с горбинкой, полураскрытый алый рот с жемчужной подковкой зубов. Длинные ресницы, черные, сросшиеся на переносице брови подчеркивали белизну кожи. Лицо казалось воплощением строгой юношеской красоты.
Она не помнит своего покойного брата, потому что Гуль-Гуль
был всего год, когда погиб мой бедный
папа, но мы часто говорили о нем потихоньку (иначе Гуль-Гуль не смела, боясь рассердить родителей, которые так и не простили сыну принятия христианства).
— Да я и не собираюсь приходить в его дом в обычном виде! — произнесла я со смехом. — У меня
есть шаровары, бешмет и
папаха. Так наряжусь, что даже ты меня не узнаешь!
Не
было дня, чтобы мой бедный
папа не вспоминал о тебе.
— Милый
папа! Дорогой мой! Бедный! Ненаглядный! Я люблю тебя… Я люблю тебя бесконечно, дорогой отец! Даю тебе слово, честное слово, сделать все возможное, исправиться, чтобы
быть похожей на остальных девушек. Ты увидишь мои усилия, мои старания,
папа! Ты поймешь меня! Ради тебя, ради моей любви к тебе, я постараюсь обуздать свою дикость, я пойду наперекор природе, создавшей меня горянкой. Я обещаю тебе это. Я обещаю тебе это, отец!
«Как жаль, что
папа назначил меня под опеку незнакомой и чужой мне бабушки, хотя ему она
была родной теткой, а не отдал в руки милого дедушки Магомета!» — предчувствуя недоброе, думала я.
Это
был настоящий тип старого грузина. Длинный, загнутый книзу нос, черные глаза, шапка седых волос под натянутой по самую переносицу
папахой и рваный, затасканный костюм, состоящий из ветхого бешмета и не менее ветхой чохи, вот и весь портрет старого слуги моей бабушки.
— Люде, чтобы они взяли меня отсюда, — решила я, — ведь
папа не знал, должно
быть, той жизни, которую вела его тетка, иначе ни за что не отдал бы сюда свою любимицу Нину, ни за что! Никогда!»
— Ага! Что, взяла? — не преминула я поддеть названную сестру, — а ты: ручки целуй, в благодарностях рассыпайся… Как же! Никому в жизни я рук не целовала, кроме покойного
папы, и целовать не
буду. Да, не
буду! Баронесса — прелесть, а не какое-нибудь чучело и отлично поймет мои душевные побуждения! Молодец, баронесса!
Католичество было очень антропологично, в нем было слишком много человеческого, и оно создало ложную теократию — папоцезаризм, в котором власть божеская была подменена властью человеческой,
папа был признан заместителем Христа, и человек этот был почти обоготворен.
Да и то надо сказать, разве Коля, подобно большинству его сверстников, не видал, как горничная Фрося, такая краснощекая, вечно веселая, с ногами твердости стали (он иногда, развозившись, хлопал ее по спине), как она однажды, когда Коля случайно быстро вошел в папин кабинет, прыснула оттуда во весь дух, закрыв лицо передником, и разве он не видал, что в это время у
папы было лицо красное, с сизым, как бы удлинившимся носом, и Коля подумал: «Папа похож на индюка».
— Прекрасно, мой милый; вы, кажется, знаете, что я всегда совершенно здорова, — отвечала бабушка таким тоном, как будто вопрос
папа был самый неуместный и оскорбительный вопрос. — Что ж, хотите вы мне дать чистый платок? — продолжала она, обращаясь к Гаше.
Неточные совпадения
— Я не могу
быть католичнее
папы, — сказала она.
― Арсений доходит до крайности, я всегда говорю, ― сказала жена. ― Если искать совершенства, то никогда не
будешь доволен. И правду говорит
папа, что когда нас воспитывали,
была одна крайность ― нас держали в антресолях, а родители жили в бельэтаже; теперь напротив ― родителей в чулан, а детей в бельэтаж. Родители уж теперь не должны жить, а всё для детей.
— Нет,
папа… как же нет? А в воскресенье в церкви? — сказала Долли, прислушиваясь к разговору. — Дай, пожалуйста, полотенце, — сказала она старику, с улыбкой смотревшему на детей. — Уж не может
быть, чтобы все…
Что ж,
папа, который себе почти ничего не оставил,
будет помогать?
— Ну что, Капитоныч? — сказал Сережа, румяный и веселый возвратившись с гулянья накануне дня своего рождения и отдавая свою сборчатую поддевку высокому, улыбающемуся на маленького человека с высоты своего роста, старому швейцару. — Что,
был сегодня подвязанный чиновник? Принял
папа?