Неточные совпадения
— Напрасно! — воскликнула
девочка, и черные глаза ее сверкнули чуть заметной усмешкой. — Только барантачи и душманы скрывают свое имя… а я… я племянница и приемная дочь знатного и известного русского генерала, князя Георгия Джаваха, я могу сказать
мое имя — меня зовут Нина бек-Израэл.
— Я ничего не боюсь, — гордо произнесла
девочка. — Нина бек-Израэл не знает, что такое страх… Я не хвалюсь, Керим, хвастливости не было еще в роду нашем. Ты сам говоришь, что ты родом из аула Бестуди. Значит, ты должен знать
моего деда, старого Хаджи-Магомета…
Ей около тридцати четырех — Люде,
моей воспитательнице, заменившей мне покойную мать, между тем по виду она кажется немногим старше меня, пятнадцатилетней
девочки… Все в доме называют Люду ангелом — за ее доброту. Но доброта раздражает меня порой… Мне кажется, что нельзя быть такой доброй и кроткой, и что Люда такова только ради того, чтобы ее любили… Да простит мне Господь подобные мысли!
Вероятно,
мои ласковые слова были так непривычны и странны, что отец невольно поддался их влиянию… Перед его внутренним взором, должно быть, воскресла другая
девочка, нежная, как ласточка, кроткая и любящая, как голубка… Глаза его затуманились слезами, он затих и оставался неподвижен, с низко опущенной головой. Наконец, он обратил ко мне лицо, исполненное ласки и невыразимой грусти.
— Улыбнись же,
девочка. У тебя замечательно красивые зубы, а ты будто нарочно прячешь их ото всех! — продолжала мучить меня несносная Тамара, подняв за подбородок
мое лицо.
—
Моя жизнь — скачка в горах, Андро! Я хочу в горы! — шепчу я с отчаянием, и лицо
мое, должно быть, выражает самое неподдельное горе, потому что Андро беспокойно топчется на месте и бормочет, будто ему приходится утешать совсем глупенькую маленькую
девочку...
Святая Нина Праведница, в честь которой мне дано
мое имя, услышишь молитву дикой, ничтожной
девочки.
— Гуль-Гуль, голубушка, родная
моя, опомнись! — утешала я
девочку, гладя ее черную головку, прильнувшую к
моей груди. — Зачем же плакать, Гуль-Гуль, если ты счастлива? Зачем же плакать, дитя! Не плакать, а радоваться надо.
В тот вечер на мне были узорчатые канаусовые шаровары и праздничный бешмет
моей матери — костюм, в который я всегда наряжалась, когда гостила у дедушки Магомета. Белая папаха была лихо заломлена на затылок… Увы, несмотря на полумужской костюм, я была в их глазах всего лишь слабой женщиной-подростком,
девочкой, почти ребенком.
— Слушай,
девочка, — продолжала она, — я не люблю непослушания и противоречий. Ни того, ни другого не было до сих пор в
моем маленьком царстве. Мир и тишина царили в нем до сей поры, и если ты попробуешь их нарушить, то я накажу тебя и отобью всякую охоту быть непокорной в отношении меня — твоей бабушки, княгини Джаваха. А теперь поешь, если ты голодна, и ступай спать. Дети должны ложиться рано.
Она так крепко сжимала в восторженном порыве
мои пальцы, ее огромные влажные глаза так умоляюще глядели, что я невольно поддалась порыву этой смешной восторженной
девочки и клятвенно обещала ей — никому не говорить об ее тайне.
Возле
моей постели группа
девочек собралась в кружок.
Впереди толпы стояла «она», — зеленоглазая
девочка, к которой неудержимо рвалось
мое сердце, и которая так незаслуженно резко и несправедливо обошлась со мной.
Меня окружали вызывающе недоброжелательные лица.
Моего единственного друга, Милы Перской, среди
девочек не было: она крепко спала, не слыша ни звонка, ни шума, свернувшись калачиком на своей постели. Но отступать я не привыкла. И хватаясь, как утопающий за соломинку, за последнее средство, я кинулась к жертве насмешниц...
— Отлично-с! Превосходно-с! Прекрасно-с!.. Я в восторге от вашего возмущения… Можете продолжать… я мешать не буду… Вы хотите разыгрывать рыцаря — пожалуйста… Наша баронесса-начальница не знает, должно быть, как вы ведете себя во время
моих уроков. Непременно доложу-с! Да-с! И весьма скоро!.. Невоспитанные девицы-с! Невоспитанные-с!.. Можно сказать,
девочки по возрасту, и вдруг демонстрация-с, учителя критикуют! Все будет известно баронессе, сию же минуту известно, да-с!
Я сознавала только одно: Рамзай, эта прекрасная, непонятная, недоступная всем
девочка страдает, страдает невыносимо, и ее страдания больно отзываются в
моем сердце.
Жадные до впечатлений
девочки мигом окружили меня. Я плохо сознавала, какую некрасивую роль решила исполнить. Я была во власти одной мысли, одного желания: отомстить, во что бы то ни стало отомстить гордой, злой
девочке, которая грубо оттолкнула меня, насмеялась над
моим великодушным порывом.
Мои отношения с классом не улучшились, однако, после этой истории,
девочки по-прежнему недоброжелательно относились ко мне. Впрочем, явных нападок с их стороны не было, возможно, еще и потому, что все были заняты предстоящим чрезвычайным событием, которое обещало всколыхнуть стоячие воды однообразной институтской жизни.
«Как удивятся
девочки! Какое растерянное, глупое лицо будет завтра у Арно, когда она не найдет меня в постели. А Перская? Сколько слез прольет бедняжка, пока не узнает о
моей судьбе…»
И тут я впервые поняла, что большая часть
моих горестей зависела от отношения ко мне этой чудной, давно любимой мной
девочки.
Неточные совпадения
— Потому что Алексей, я говорю про Алексея Александровича (какая странная, ужасная судьба, что оба Алексеи, не правда ли?), Алексей не отказал бы мне. Я бы забыла, он бы простил… Да что ж он не едет? Он добр, он сам не знает, как он добр. Ах! Боже
мой, какая тоска! Дайте мне поскорей воды! Ах, это ей,
девочке моей, будет вредно! Ну, хорошо, ну дайте ей кормилицу. Ну, я согласна, это даже лучше. Он приедет, ему больно будет видеть ее. Отдайте ее.
— Ну, душенька, как я счастлива! — на минутку присев в своей амазонке подле Долли, сказала Анна. — Расскажи же мне про своих. Стиву я видела мельком. Но он не может рассказать про детей. Что
моя любимица Таня? Большая
девочка, я думаю?
— Я?… Да, — сказала Анна. — Боже
мой, Таня! Ровесница Сереже
моему, — прибавила она, обращаясь ко вбежавшей
девочке. Она взяла ее на руки и поцеловала. — Прелестная
девочка, прелесть! Покажи же мне всех.
Но
мой Онегин вечер целой // Татьяной занят был одной, // Не этой
девочкой несмелой, // Влюбленной, бедной и простой, // Но равнодушною княгиней, // Но неприступною богиней // Роскошной, царственной Невы. // О люди! все похожи вы // На прародительницу Эву: // Что вам дано, то не влечет; // Вас непрестанно змий зовет // К себе, к таинственному древу; // Запретный плод вам подавай, // А без того вам рай не рай.
«Двадцать копеек
мои унес, — злобно проговорил Раскольников, оставшись один. — Ну пусть и с того тоже возьмет, да и отпустит с ним
девочку, тем и кончится… И чего я ввязался тут помогать? Ну мне ль помогать? Имею ль я право помогать? Да пусть их переглотают друг друга живьем, — мне-то чего? И как я смел отдать эти двадцать копеек. Разве они
мои?»