Аня здесь и там

Мария Данилова, 2022

Жизнь маленькой Ани течет размеренно и счастливо. Летом – в деревне, с черничными полянами, и высокими соснами и теплым озером. А зимой в Москве, с Третьяковской галереей и подарками из «Детского мира». Но однажды эта жизнь заканчивается. Теперь Аня живет в Нью-Йорке. Пока родители учатся в университете, она ходит в американскую школу, вместо супа обедает сэндвичами с вареньем, ищет новых друзей и привыкает ходить без шапки на улице. Повесть Марии Даниловой «Аня здесь и там» в 2020 году вошла в финал детской литературной премии имени Крапивина. Это история о взрослении между двух культур, о том, как важно, где бы ты ни был, знать, что всегда можешь вернуться домой.

Оглавление

Глава 5. Самый длинный день

Я стояла перед четырехэтажным зданием школы и что есть силы сжимала папину руку. Папа тянул меня вперед, но я не поддавалась.

Вокруг нас роилась пестрая, шумная толпа. Здесь были дети, родители, няни, коляски с орущими младшими братьями и сестрами. Перед глазами мелькали разноцветные рюкзаки, футболки с супергероями, кроссовки, сумки для ланча, заколки в волосах, мягкие игрушки и бутылки с водой.

У меня кружилась голова.

Первый день школы проходил в Нью-Йорке как-то странно. Никаких вам праздничных линеек, белых бантов, никаких песен и речей. Цветов тоже ни у кого не было. Родители просто подводили детей к входу в школу, обнимали, и те уходили внутрь через двойную дверь.

Только мы не двигались с места.

— Пап, как я там буду? Я ничего не понимаю по-английски.

Папа присел на корточки и обнял меня.

— Ты такая смелая, такая умная и талантливая, что не успеешь оглянуться, как будешь лучшей ученицей в этой школе, честное слово!

— Пап, я не хочу…

Уже прозвенел звонок, мимо нас прошмыгнуло еще несколько опоздавших детей, и возле входа в школу мы с папой остались одни. Через некоторое время к нам вышла молодая симпатичная женщина с длинными темными волосами и колечком в носу. Она улыбнулась и сказала папе что-то по-английски. Потом протянула руку в нашу сторону.

Нет, папа, пожалуйста, не надо… не отдавай меня ей…

Но папа передал женщине мою руку, и она потянула меня за собой.

Я уже приготовилась заплакать, но папа прокричал мне вслед:

— Не раскисать!

…Да, не раскисать. Эта драматическая история произошла прошлым летом на нашей подмосковной даче. В тот день Леша и Оля принимали на веранде гостей и, как водится, вели с ними скучные взрослые разговоры, а я от нечего делать забрела в наш знаменитый малинник. На самом деле он давно уже превратился в крапивник, но я все-таки надеялась отыскать там хоть пару ягодок.

Я долго плутала по крапивным джунглям, лавируя между жгучих зеленых кустов, и в конце концов все-таки нашла пару ягод. Именно так: две несчастные малинки. Я была так горда собой и так спешила похвастаться своей находкой, что не заметила могучий корень писательской сосны, который полз по земле. Я споткнулась об него и полетела — прямо в самую крапивную гущу.

Вообще-то обжечься крапивой — не такая уж и трагедия, с кем не бывало. Но на мне были только шорты и маечка, очередной подарок от Оли из «Детского мира», и поэтому на моем теле не осталось ни одного неужаленного места. Я заорала так, что если в малиннике еще и было несколько не обнаруженных мною ягод, то теперь они уж точно слетели от ужаса на землю.

Первым на место происшествия прибежал Леша, как водится, в своих красных штанах. Он поднял рыдающую меня на руки и вынес из крапивы. А потом поставил на землю и строго сказал:

— Не раскисать!

— Как это не раскисать? — От удивления я даже перестала плакать.

— А вот так — взять и не раскисать.

Тем временем к нам уже сбежались все: мама, папа, Оля, гости и Ляля.

— Бедная моя девочка, — застонала мама и бросилась обнимать меня и рассматривать ожоги.

— Ну зачем же ты туда пошла? — сокрушался папа.

— Несчастный ребенок, — запричитала Оля.

Ляля тоже хотела поучаствовать в этой семейной идиллии и поэтому принялась делать сразу все, что умеет: виляла хвостом, лаяла в голос, а потом легла на землю и раскинула в разные стороны все четыре лапы, требуя, чтобы ей почесали живот.

— Стоп, стоп, стоп. — Леша выставил перед собой ладонь, и все послушно замолчали. Даже Ляля прекратила елозить на земле. — Не мешайте нам, мы с Аней учимся не раскисать.

— Смотри на меня. — Леша набрал в легкие воздуха, задержал дыхание на несколько секунд, а потом выдохнул так сильно, что красные штаны вздулись у него на животе. — Ну давай! Теперь ты.

Я шмыгнула носом и тоже сделала глубокий вдох, затем выдох.

И вы представляете, у меня получилось! Я взяла и не раскисла!

…И вот теперь, когда незнакомая женщина в незнакомом городе и незнакомой стране уводила меня в незнакомую школу к незнакомым детям, чтобы учиться на незнакомом языке, я изо всех сил пыталась не раскисать. И, скажу я вам, хотя ни ноги, ни руки у меня не были обожжены крапивой, не раскиснуть было не очень-то легко.

Из школы меня забрала мама, и мне кажется, я никогда так не ждала ее, как в тот день. Так, наверное, устроены все люди: когда человеку грустно или страшно, он хочет к маме. Моя мама, например, уже совсем взрослая, но, когда идет к зубному врачу, всегда хочет к Оле. Так что уж говорить обо мне.

Мама спросила, как прошел мой первый день в школе, но я толком даже не смогла ничего ей рассказать. Я помню, что сначала повсюду стоял шум и гам, а потом я вдруг оглохла, перестала что-либо слышать, как будто в уши мне набили ваты. Или как будто я смотрела по телевизору фильм, в котором учительница и дети постоянно шевелили губами, что-то рассказывали и о чем-то расспрашивали меня, но я не понимала ни одного слова, потому что кто-то отключил у телевизора звук.

Мама обняла меня крепко-прекрепко и объявила, что сегодня намерена избаловать меня так, как нам с Олей и не снилось. Мы сели на метро и поехали в Центральный парк, тот самый, о котором мне столько рассказывали.

Вблизи он и правда оказался гигантским, с Дедушкиной грядкой я, конечно, погорячилась. И в нем действительно было столько детских площадок, что мы с мамой даже запутались считать. На одной из них бил фонтан, в котором плескались дети.

Фонтан то замирал, и тогда вода исчезала, то оживал и выпускал высокую, сильную струю, которая сначала била вверх, а потом распадалась на множество мелких струек и поливала детей с ног до головы, как из душа, — под их оглушительный визг.

— Смотри, как здорово! — сказала мама. — Хочешь тоже?

Я замотала головой. Мне не очень хотелось лезть в воду. Купальника у меня не было, а мочить одежду я не хотела, да и настроение, честно говоря, у меня было не ахти.

— А давай вместе? — подмигнула мне мама и принялась расстегивать свои босоножки. Такой хитрый вид у нее был всегда, когда она затевала что-то хулиганское, что наверняка не понравится Бабушке.

— Но у тебя же платье…

— Один раз живем! — Мама взмахнула рукой.

Это была любимая Лешина фраза и его жест. Леша говорил так, когда вел нас в какой-то дорогой ресторан или засиживался допоздна с гостями и, несмотря на косые взгляды Оли, все подливал и подливал всем наливки.

У меня сжалось сердце. Я видела, как мама старалась, как хотела поднять мне настроение, развеселить меня. Она даже не пожалела своего нового бежевого платья, которое ей подарила Оля перед самым отъездом. Маме было грустно за меня, и от этого мне было еще грустнее.

— Ну ладно, — сказала я и постаралась улыбнуться. — Кто не рискует, тот не пьет шампанского.

Это была еще одна Лешина фраза.

Я скинула обувь и побежала вслед за мамой под фонтанный душ.

Потом мы катались на карусели, залезали на огромные валуны, ели хот-доги, лежа на траве. Хот-доги в Нью-Йорке оказались такие же, как и в Москве, только кетчупа и горчицы здесь добавляли больше.

Напоследок мы с мамой решили покататься на лодке в знаменитом пруду в самом центре парка.

Мама гребла, ритмично разрезая веслами воду, а я сидела на корме лодки в оранжевом спасательном жилете, подставив лицо под солнце. Мимо нас проплывала семья уток: деловая мамаша с гордо вытянутой шеей, а за ней, семеня лапками и стараясь не отставать, — выводок утят.

С одной стороны пруд обрамляли густые зеленые деревья, и если очень постараться, то можно было представить, что мы находимся в Ласковом, плывем себе по озеру на дальний пляж, и скоро, за поворотом, увидим небольшой островок — все называют его пупком — и полянку из кувшинок.

Или, может, это парк Горького в Москве? Мы с Лешей крутим педали катамарана и едим мороженое в вафельном стаканчике. И Леша осторожно намекает, интересуется — не сходить ли нам после парка в Третьяковку? Она здесь как раз недалеко… А я и не возражаю, я согласна! Я даже не буду ныть!

Но стоило мне посмотреть на противоположный берег, и все это сразу исчезло. Вместо деревенских домов и луга, вместо набережной Москвы-реки я увидела сверкающие нью-йоркские небоскребы.

— Ну что, пошли домой? — спросила мама, когда мы причалили к берегу.

— Пошли, — ответила я. А потом добавила тихо: — Только это не наш дом.

Вечером мы с папой и мамой ужинали за дяди-Бориным и тети-Лениным столом. Папа пересказывал нам сегодняшнюю лекцию в университете. Ученые опасаются, говорил он, что в будущем компьютеры станут такими мощными и умными, что смогут восстать против людей. Но папа обещал этого не допустить — для этого он и пошел учиться на программиста. Мама описывала папе наше героическое купание в фонтане. А я сидела и молча наматывала макароны на вилку.

После ужина мама проверила свою электронную почту и обнаружила там письмо от моей учительницы мисс Джонсон, той женщины, которой папа передал меня утром. Мисс Джонсон хвалила меня и говорила, что я большой молодец. Она даже сфотографировала меня на перемене на школьной площадке и послала фотографию маме.

На этом снимке почти весь наш класс висит на турнике вниз головой, а я стою одна, вдали от всех, и тереблю свою юбку. На белой футболке у меня наклеен бейджик с именем Anna. (Они произносили его «Энна» — даже имя у меня теперь было другое.) А на руке у меня блестит россыпь наклеек: звездочки, цветочки и смайлики — эти наклейки учительница раздавала детям в награду за успехи. Судя по моей руке, успехов у меня хоть отбавляй, только мне от этого не легче. Я смотрю не на камеру, а куда-то сквозь нее, и в отличие от моей руки, на лице у меня грустный смайлик.

В ту ночь мне приснилось, что мы в Москве, в нашей маленькой квартире, что сейчас вечер и к нам вот-вот придут в гости Рыжие, и мы с Андрюшей, как всегда, будем строить из лего самую высокую башню в мире. Мы с папой накрывали на стол, а мама взбивала тесто для яблочного пирога, когда в дверь позвонили.

Я ринулась открывать — и проснулась.

Это был вовсе не звонок в дверь, а сирена проезжавшей где-то рядом пожарной машины. Я сразу поняла, что ни в какой я не в Москве, а в Нью-Йорке, потому что даже звук пожарной сирены здесь был другой.

За окном в оранжевом свете фонарей высились многоэтажные здания с окнами, лестницами и вывесками. Небоскребы, как им и полагалось, скребли ночное небо. Все здесь было неродное. Даже луна, которая застыла на небе, вроде такая же круглая и желтая, как и дома, и та была чужой.

Я хотела обратно в тот сон, в нашу квартиру в Москве, к Рыжим. Мне было так грустно и одиноко. Ну зачем, зачем мы уехали в этот Нью-Йорк?

Родители спали в обнимку на своей кровати, будто две ложки: папа — большая, а в ней — маленькая, мама. Интересно, снился ли им, как и мне, наш дом?

Я заплакала, и мама проснулась.

— Солнышко мое… Девочка моя. — Она взяла меня на руки и отнесла к ним с папой в постель. Она положила меня между ними, буквой Ш, как тогда в гамаке. Я плакала, а мама гладила меня по голове и шептала: «Ш-ш-ш, ш-ш-ш». Папа тоже пытался меня успокоить, но мне было так грустно, что я захлебывалась в слезах.

— Мне приснилось, что мы дома и что к нам сейчас придут Рыжие, и мне было так хорошо. А потом я проснулась, — плакала я. — Я хочу домой.

— Ш-ш-ш-ш, ш-ш-ш-ш, девочка моя, ш-ш-ш-ш.

— Я хочу домой, мам, я хочу домой.

— Давай кое-что попробуем, — сказала мама. — Закрой глаза. Хорошо?

Я закивала сквозь слезы.

— Закрыла? А теперь представь, что мы дома, в Москве, в нашей квартире.

— Представила, — всхлипнула я.

— Сейчас день или вечер?

— Вечер.

— Да, вечер — за окном уже темно. Слышишь? Звонят в дверь, это гости. Кто к нам пришел?

— Рыжие.

— Точно. Смотри, они заходят: Андрюша в своей красной шапке, за ним Дима с Мариной. Марина принесла что-то сладкое к чаю — вафельные трубочки! А тебе в подарок от Андрюши — лего, новый набор.

— И вино они тоже принесли, — добавил сонным голосом папа. — Дима всегда приносит красное чилийское.

— Взрослые сидят за столом, разговаривают, — продолжала мама. — А вы что делаете с Андрюшей?

— Мы залезли на спинку дивана и пытаемся не свалиться вниз. Ой, свалились. — Я улыбалась с закрытыми глазами. — А теперь мы скачем на диване.

— Хулиганы, — сказала мама ласково. — На диване прыгать нельзя, он и так старый, развалится. Идите лучше к нам за стол пить чай. Что ты будешь — трубочки или яблочный пирог?

— А можно и трубочки, и пирог?

— Хорошо, положу вам с Андрюшей и того и другого, только чур хорошо почистить зубы!

— Обещаю!

Я успокоилась, и меня стало клонить ко сну. Мама и папа лежали по обе стороны, теплые и родные. Я залезла поглубже под одеяло, уткнулась в маму и уже собиралась заснуть, как вдруг услышала всхлип. Я выбралась из-под одеяла и открыла глаза.

Мама гладила папу по голове. Папа зарылся лицом в подушку и плакал.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Аня здесь и там предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я