Если бы все мои мысли, все внимание не были сосредоточены на этой черной неподвижной точке, я заметила бы трех всадников в богатых кабардинских одеждах, на
красивых конях, медленно въезжавших во двор наиба. Первым ехал седой, как лунь, старик в белой чалме, в праздничной одежде. Дедушка-наиб почтительно вышел навстречу и, приблизившись к старшему всаднику, произнес, прикладывая руку, по горскому обычаю, ко лбу, губам и сердцу...
«Готов чай, Ванюша?» крикнул он весело, не глядя на дверь клети; он с удовольствием чувствовал, как, поджимая зад, попрашивая поводья и содрогаясь каждым мускулом,
красивый конь, готовый со всех ног перескочить через забор, отбивал шаг по засохшей глине двора.
Впереди ехал видный собою мужчина на сером
красивом коне; черные, огненные глаза и густые бакенбарды придавали мужественный вид его прекрасной и открытой физиономии; но в то же время золотые серьги, распущенные по плечам локоны и вообще какая-то не мужская щеголеватость составляла самую чудную противуположность с остальною частию его воинственного наряда, и без того отменно странного.
Глеб Алексеевич выехал на заставу, ударил по лошади и как стрела помчался, куда глаза глядят. Сколько проехал он верст — он не знал, но только тогда, когда увидел, что утомленный
красивый конь его был положительно окутан клубами, шедшего от него пара, а руки его затекли от держания возжей, он приостановил лошадь, повернул снова к Москве и поехал шагом. Быстрая езда всегда производила на него успокаивающее впечатление. Так было и теперь.
Неточные совпадения
Вслед экипажам и встречу им густо двигалась толпа мужчин, над ними покачивались, подпрыгивали в седлах военные,
красивые, точно игрушки, штатские в цилиндрах, амазонки в фантастических шляпах, тонконогие
кони гордо взмахивали головами.
Послышался топот копыт, и стройный всадник на
красивом гнедом
коне показался на улице и остановился перед раскрытым окном.
Их было три: золотисто-рыжая чистокровная кобыла с сухой, оскалистой мордой, черными глазами навыкате, с оленьими ногами, немного поджарая, но
красивая и горячая как огонь — для Марьи Николаевны; могучий, широкий, несколько тяжелый
конь, вороной, без отмет — для Санина; третья лошадь назначалась груму.
Чрезвычайное впечатление производили на меня тогда частые встречи мои с нею, разумеется на улице, — когда она выезжала прогуливаться верхом, в амазонке и на прекрасном
коне, в сопровождении так называемого родственника ее,
красивого офицера, племянника покойного генерала Дроздова.
Марфин действительно, кажется, только две суетные наклонности и имел: страсть к крестам государственным и масонским и страсть к
красивым и заносистым
коням.