Неточные совпадения
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно
с приятностию проводить время. Я люблю
радушие, и мне, признаюсь,
больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы… Нет, я не знаю, а мне, право, нравится такая жизнь.
Начал гаснуть я над писаньем бумаг в канцелярии; гаснул потом, вычитывая в книгах истины,
с которыми не знал, что делать в жизни, гаснул
с приятелями, слушая толки, сплетни, передразниванье, злую и холодную болтовню, пустоту, глядя на дружбу, поддерживаемую сходками без цели, без симпатии; гаснул и губил силы
с Миной: платил ей
больше половины своего дохода и воображал, что люблю ее; гаснул в унылом и ленивом хождении по Невскому проспекту, среди енотовых шуб и бобровых воротников, — на вечерах, в приемные дни, где оказывали мне
радушие как сносному жениху; гаснул и тратил по мелочи жизнь и ум, переезжая из города на дачу,
с дачи в Гороховую, определяя весну привозом устриц и омаров, осень и зиму — положенными днями, лето — гуляньями и всю жизнь — ленивой и покойной дремотой, как другие…
Стрелки стали на ночь рядом
с маленькой фанзой, построенной из плавникового леса около береговых обрывов. Здесь жили 2 китайца, занимавшиеся сбором съедобных ракушек в полосе мелководья.
Большего радушия и
большего гостеприимства я нигде не встречал.
— И это справедливо, — подтвердил Вихров, — злое начало, как его ни заковывай, непременно в жизни человеческой начнет проявляться — и все
больше и
больше, пока снова не произнесутся слова любви и освобождения: тогда оно опять пропадает… Но кто ж тебе все это рассказывал? — прибавил он, обращая
с радушием свое лицо к Груне.
Но Василий Николаич за все
радушие хозяйки отплачивает самою черною неблагодарностью. Он тут же распускает слух, что собственными глазами видел, как собирали
с полу упавшее
с блюда желе и укладывали вновь на блюдо,
с очевидным намерением отравить им гостей. Марья Ивановна терпит пытку, потому что гарнизонные офицеры, оставшиеся за штатом и
больше всех других заслужившие право на ужин, в голодной тоске переглядываются друг
с другом.