Неточные совпадения
Важные мероприятия
в доме шли от отца, не терпевшего ничьего вмешательства
в эти дела.
Было очевидно, до какой степени матери
было неприятно решать что-либо важное во время частых разъездов отца. Должно
быть, как лицу, ко мне приближенному, старику Филиппу Агафоновичу сшили нанковую пару серо-синего цвета.
Все окрестные помещики считали Петра Яковлевича весельчаком и неистощимым шутником и забавником. По своему уменью попасть
в тон каждого, по щедрости, с которою он совал деньги чужой прислуге, что
в те времена не
было в обычае, он
был всеми любим, за пределами собственного
дома,
в котором за все проигрыши и неудачи искал сорвать сердце на первом встречном.
Конечно, такой балагур
в обществе не затруднялся позабавиться насчет заочного лица У Зыбиных под
домом была великолепная купальня,
в которой растолстевший до невозможности Дмитрий Александрович
в летние жары искал прохлады Борисов уверял, что перед Зыбиным
в купальне на доске графин и рюмка. «
Выпьет рюмку и окунется…»
Если laudaturus, laudatura
была какая-то мутная микстура, и Архилай, Аргизелай и Менелай и даже Лай являлись каким-то клубком,
в котором поймать конечную нить голова моя отказывалась, то при помощи Митьки у нас скоро развелось
в доме множество пойманных птиц, которым по мере достоинства и занимаемых комнат давались подходящие названия.
Святая неделя прошла совершенно сухая, хотя и холодная. Отца не
было дома, и я отпросился у матери с Василием Васильевичем к заутрене
в церковь.
Так как каретная четверка
была с отцом
в отъезде, нам запрягли
в рессорные дрожки пару разгонных, и по приказанию матери мы отправились с вечера
в дом Ал. Н. Зыбиной, откуда должны
были вместе с хозяйкой идти
в церковь.
В доме всюду перед образами
были зажжены лампадки, и наконец раздался громогласный благовест к заутрене.
На другой день Светлого праздника к нам
в дом и затем на деревню приносили образа и появлялись как говорили, «священники», хотя священник
был один, даже без дьякона. Тем не менее церковнослужителей с их семьями, при многочисленности последних, набиралось человек двадцать, начиная с попадьи и дьячихи, которых можно
было узнать по головам, тщательно завязанным шелковыми косынками с двойным отливом. Усердные люди (оброчники), все без шапок, приносили образа,
в видах неприкосновенности святыни, на полотенцах.
Приехавший вместе с нею дядя не переменил для молодой жены своих привычек. Сказавши несколько слов с моей матерью, он тут же
в гостиной задремал на кресле. Помню, что через год после этого на мезонине Добро-Водского
дома, я заглядывал
в люльку моей кузины Любиньки, а через год или два родилась ее сестра Анюта, Мужского потомства у дяди Ивана Неофитовича не
было.
При страсти отца к постройкам, вся Новосельская усадьба, за исключением мастерской и кузницы, передвинулась выше
в гору и ближе к
дому. Во время же, о котором я говорю, около кухни под лесом возникла липовая баня, крытая тесом, расписанная зелеными и темно-красными полосками. Так как, по случаю перестройки
дома, матери с меньшими детьми пришлось перебираться во флигель, занимаемый отцом и моею классного, нам с отцом
были поставлены кровати
в самой бане, а Андрею Карповичу
в предбаннике.
В нашей скромной семье, состоявшей, за частыми отлучками отца, из матери и детей, не
было никакого мужского господского элемента, и потому наши затрапезные сенные девушки сидели, как мы их видели, наверху за работой. Но у Зыбиных, где
дом был разделен продольным коридором на две половины, горничные, поневоле поминутно встречаясь с мужским полом, щеголяли самыми изысканными прическами и нарядами.
В праздничные дни для меня большим наслаждением
было ездить к дяде Петру Неофитовичу на его Ядрино,
в котором он
в небольшом, но удобном
доме проживал зажиточным холостяком, ружейным и псовым охотником.
Светлый и высокий
дом, обращенный передним фасадом на широкий двор, а задним
в прекрасный плодовый сад, примыкавший к роще, снабжен
был продольным коридором и двумя каменными крыльцами по концам.
Несмотря на природное добродушие, он, назначенный опекуном некоего Бибикова, допустил совершенное разорение имения, но зато всю жизнь держал Бибикова
в своем
доме и одевал его и кормил со стола; но так как сам
был совершенно равнодушен к гастрономии, то обыкновенно складывал
в одну или две тарелки весь обед, суя
в суп котлетки, зеленый соус, жареное, а пожалуй и пирожное.
Если
есть знакомые помещики, то они
в церкви, а прошмыгнув по краю ярмарки, мы тотчас пронесемся через бугор и проселок и скатимся
в Дюков лесной верх, где до самого
дома будем скрыты от нескромных взоров.
На другой или третий день отец повез нас на Миллионную
в дом министра Новосильцова, где кроме его жены мы
были представлены и старухе матери с весьма серьезным лицом, украшенным огромною на щеке бородавкою.
В глаза бросалось уважение, с которым высокопоставленные гости относились к этой старухе, говорившей всем генералам! «Ты, батюшка»…
Не меньшее горе испытал я с игрою на фортепьяно, которой отец положил обучать меня, соображая, что
в каждом значительном
доме, куда молодому человеку интересно
будет войти,
есть фортепьяно.
Полковник Перейра, оказалось,
был человек зажиточный, содержавший имение и
дом при помощи приветливой и красивой блондинки жены
в примерном порядке.
Равным образом для меня
было совершенно бесполезно присутствовать на уроках математики, даваемых некоим магистром Хилковым школьникам, проживавшим
в самом
доме Погодина и состоявшим
в ведении надзирателя немца Рудольфа Ивановича, обанкрутившегося золотых дел мастера.
Свои я записывал
в отдельную желтую тетрадку, и их набралось уже до трех десятков. Вероятно, заметив наше взаимное влечение, Григорьевы стали поговаривать, как бы
было хорошо, если бы, отойдя к Новому году от Погодина, я упросил отца поместить меня
в их
доме вместе с Аполлоном, причем они согласились бы на самое умеренное вознаграждение.
А так как
дом Григорьевых
был истинною колыбелью моего умственного я, то позволю себе остановиться на некоторых подробностях
в надежде, что они и мне и читателю помогут разъяснить полное мое перерождение из бессознательного
в более сознательное существо.
Вскорости после, моего помещения у них
в доме моя желтая тетрадка заменена
была тетрадью, тщательно переписанною рукой Аполлона.
— Теперь, — говорила Елена, — я поступила
в компаньонки к дочерям генерала Коровкина
в Ливенский уезд, и вот причина, почему из этого
дома я не могла тебе писать.
В настоящее время Коровкины переехали
в Москву, — и она сказала их адрес. — А я по праздникам
буду брать карету и приезжать сюда, а у Коровкиных
буду говорить, что эту карету прислала за мною моя подруга.
‹…› Брата Васю я уже
в Новоселках не застал, так как еще зимою отец отвез его кратчайшим путем
в Верро
в институт Крюммера, у которого я сам воспитывался.
В доме с семинаристом-учителем находился один меньшой семилетний брат Петруша, а я по-прежнему поместился
в соседней с отцовским кабинетом комнате во флигеле, и те же сельские удовольствия, то
есть рыжая верховая Ведьма, грубый Трезор и двуствольное ружье
были по-прежнему к моим услугам.
Сказавши Михаиле, чтобы он, запасшись проводником, разбудил меня на утренней заре, я отпустил людей, которые, забрав самовар, ушли, должно
быть, ночевать
в повозке, так что я
в целом
доме остался один.
В гостеприимном
доме Семена Николаевича мне пришлось познакомиться со многими членами его довольно обширного родства, к которому, очевидно, принадлежал и наш
дом, так как однажды Семен Николаевич, вздвигая рукава и показывая прекрасные коралловые запонки, сказал! «Это мне подарил дядюшка Василий Петрович», то
есть мой дед.
Дома более или менее успешно я свалил вину на несправедливость Гофмана; но внутренно должен
был сознаться, что Гофман совершенно прав
в своей отметке, и это сознание, подобно тайной ране, не переставало ныть
в моей груди. Впрочем, сердечная дружба и нравственная развитость сестры Лины во многих отношениях облегчала и озаряла на этот раз мое пребывание
в деревне.
Следствием такого недоразумения
было тайное сотрудничество Григорьева
в журналах и уроки
в богатых
домах.
Вырученная от продажи
дома сумма должна
была делиться между тремя братьями Беккер или же их представителями
в нисходящей линии.
Стараясь по возможности поручать воспитание детей отдельному доверенному лицу, отец соображал, что для брата моего Васи, воспитывавшегося, подобно мне,
в Верро у Крюммера, не может
быть лучшего места для приготовления
в университет, чем
дом Матвеевых
в Киеве. Поэтому, дождавшись зимы, отец отправился
в заветных кибитках за сыном
в Верро, покуда я раздумывал об окончательном направлении своего жизненного пути.
Все приезжие размещались
в доме, где только
было можно; но на другой день после обедни
в церкви, отстоящей от
дома саженях
в ста, к кулебяке собралось значительное число гостей; а самый обед, по крайней мере на 60 персон,
в пять часов
был подан
в саду при громе двух сменяющихся оркестров.
Предоставленному самому себе
в таком совершенно неизвестном обществе, мне, конечно, трудно
было на первый раз найтись; но судьба как бы нарочно послала мне доброго гения
в виде родственницы хозяйки
дома и отчасти заменявшей ее Софьи Мих.
Между воротами стоял большой одноэтажный
дом, обращенный подъездом к саду,
в котором, кроме ближайшей кухни, построек не
было, так как прекрасный флигель, конюшня и прочие постройки находились против
дома по другую сторону улицы.
‹…›
В следующий раз приезд мой
в Федоровку
был гораздо удачнее первого: я застал там большое и любезное общество. Общедоступных парадных комнат
в федоровском
доме, не считая лакейской,
было всего три или, лучше сказать, четыре.
Не знаю, какое именно расстояние мы проскакали; но когда лошади стали уменьшать быстроту бега, мы увидали, что
были в степи одни, а Буйницкие, вероятно, повернули уже к
дому.
Оценила ли добрейшая Елизавета Федоровна из племянниц своих более всех Елену, искала ли Елена отдохновения от затворничества
в доме брюзгливого отца и уроков, которые вынуждена
была давать младшей сестре, на строптивость и неспособность которой по временам горько жаловалась, но только при дальнейших посещениях моих Федоровки я
в числе и немногих гостей встречал Елену.
Нас разместили по отводу весьма широко;
в большом одноэтажном
доме отведена
была квартира полковому командиру, и тут же с другого крыльца помещался я
в двух или трех комнатах.
Года за четыре перед тем я по рекомендательному письму Бржесского
был любезно принят
в Москве
в доме Романовых, которые, приглашая меня к обеду на следующий день, объявили, что пригласят и моего университетского товарища Сергея Михайловича Соловьева.