Когда она думала о Вронском, ей представлялось, что он не любит ее, что он уже начинает тяготиться ею, что она не может предложить ему себя, и чувствовала враждебность к нему зa это. Ей казалось, что те слова, которые она сказала мужу и которые она беспрестанно повторяла в своем воображении, что она их сказала всем и что все их слышали. Она не могла решиться взглянуть в глаза тем, с кем она жила. Она не могла решиться
позвать девушку и еще меньше сойти вниз и увидать сына и гувернантку.
Но тут открылось вдруг такое обстоятельство, что у лозищан кровь застыла в жилах. Дело в том, что бумажка с адресом хранилась у Матвея в кисете с табаком. Да как-то, видно, терлась и терлась, пока карандаш на ней совсем не истерся. Первое слово видно, что губерния Миннесота, а дальше ни шагу. Осмотрели этот клочок сперва Матвей, потом Дыма, потом
позвали девушку, дочь Борка, не догадается ли она потом вмешался новый знакомый Дымы — ирландец, но ничего и он не вычитал на этой бумажке.
Неточные совпадения
— Уйди, Дуняша, я
позову тогда, — сказала Кити. — Что с тобой? — спросила она, решительно говоря ему «ты», как только
девушка вышла. Она заметила его странное лицо, взволнованное и мрачное, и на нее нашел страх.
Через два дня вечером он снова сидел у нее. Он пришел к Нехаевой рано,
позвал ее гулять, но на улице
девушка скучно молчала, а через полчаса пожаловалась, что ей холодно.
Марья Алексевна хотела сделать большой вечер в день рождения Верочки, а Верочка упрашивала, чтобы не звали никаких гостей; одной хотелось устроить выставку жениха, другой выставка была тяжела. Поладили на том, чтоб сделать самый маленький вечер, пригласить лишь несколько человек близких знакомых.
Позвали сослуживцев (конечно, постарше чинами и повыше должностями) Павла Константиныча, двух приятельниц Марьи Алексевны, трех
девушек, которые были короче других с Верочкой.
Девушка, испуганная, спрашивала мать, все ли кончено; мать, рыдая, сказала ей, что бог ее скоро
позовет.
В этом положении она била ее по спине и по голове вальком и, когда выбилась из сил,
позвала кучера на смену; по счастию, его не было в людской, барыня вышла, а
девушка, полубезумная от боли, окровавленная, в одной рубашке, бросилась на улицу и в частный дом.