Паратов. Погодите, погодите винить меня! Я еще не совсем опошлился, не совсем огрубел; во мне врожденного торгашества нет; благородные чувства еще
шевелятся в душе моей. Еще несколько таких минут, да… еще несколько таких минут…
Я шел в гимназию, охваченный чувством сожаления. И еще что-то особенное, как туманное, отдаленное воспоминание,
шевелилось в душе, к чему-то взывая, чего-то требуя, напоминая о чем-то.
Видя все это, Миклаков поматывал только головой, и чувство зависти невольно
шевелилось в душе его. «Ведь любят же других людей так женщины?» — думал он. Того, что князь Григоров застрелился, он нисколько не опасался. Уверенность эта, впрочем, в нем несколько поколебалась, когда они подъехали к флигелю, занимаемому князем, и Миклаков, войдя в сени, на вопрос свой к лакею: «Дома ли князь?», услышал ответ, что князь дома, но только никого не велел принимать и заперся у себя в кабинете.
Неточные совпадения
Только уж потом он вспомнил тишину ее дыханья и понял всё, что происходило
в ее дорогой, милой
душе в то время, как она, не
шевелясь,
в ожидании величайшего события
в жизни женщины, лежала подле него.
Он оставляет раут тесный, // Домой задумчив едет он; // Мечтой то грустной, то прелестной // Его встревожен поздний сон. // Проснулся он; ему приносят // Письмо: князь N покорно просит // Его на вечер. «Боже! к ней!.. // О, буду, буду!» и скорей // Марает он ответ учтивый. // Что с ним?
в каком он странном сне! // Что
шевельнулось в глубине //
Души холодной и ленивой? // Досада? суетность? иль вновь // Забота юности — любовь?
«Семейные бани И. И. Домогайлова сообщают, что
в дворянском отделении устроен для мужчин
душ профессора Шарко, а для дам ароматические ванны», — читал он, когда
в дверь постучали и на его крик: «Войдите!» вошел курчавый ученик Маракуева — Дунаев. Он никогда не бывал у Клима, и Самгин встретил его удивленно, поправляя очки. Дунаев, как всегда, улыбался, мелкие колечки густейшей бороды его
шевелились, а нос как-то странно углубился
в усы, и шагал Дунаев так, точно он ожидал, что может провалиться сквозь пол.
Она пела так чисто, так правильно и вместе так… так… как поют все девицы, когда их просят спеть
в обществе: без увлечения. Она вынула свою
душу из пения, и
в слушателе не
шевельнулся ни один нерв.
Недостало духа и не нужно было обнажаться до дна
души перед чиновником. «Я и книг не знаю», —
шевельнулось в нем, но не сошло с языка и выразилось печальным вздохом.