Неточные совпадения
Аркадий с сожалением посмотрел на дядю, и Николай Петрович украдкой пожал плечом.
Сам Павел Петрович почувствовал, что сострил неудачно, и заговорил о хозяйстве и о новом управляющем, который накануне приходил к нему жаловаться, что работник Фома «дибоширничает» и от рук отбился. «Такой уж он Езоп, — сказал он между прочим, — всюду протестовал себя [Протестовал себя — зарекомендовал, показал себя.] дурным
человеком; поживет и с глупостью отойдет».
Она слыла за легкомысленную кокетку, с увлечением предавалась всякого рода удовольствиям, танцевала до упаду, хохотала и шутила с молодыми
людьми, которых принимала перед обедом в полумраке гостиной, а по ночам плакала и молилась, не находила нигде покою и часто до
самого утра металась по комнате, тоскливо ломая руки, или сидела, вся бледная и холодная, над Псалтырем.
— Эка важность! Русский
человек только тем и хорош, что он
сам о себе прескверного мнения. Важно то, что дважды два четыре, а остальное все пустяки.
— А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; [Доктринерство — узкая, упрямая защита какого-либо учения (доктрины), даже если наука и жизнь противоречат ему.] мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые
люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных
людях, когда
самая свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад
самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.
— Браво! браво! Слушай, Аркадий… вот как должны современные молодые
люди выражаться! И как, подумаешь, им не идти за вами! Прежде молодым
людям приходилось учиться; не хотелось им прослыть за невежд, так они поневоле трудились. А теперь им стоит сказать: все на свете вздор! — и дело в шляпе. Молодые
люди обрадовались. И в
самом деле, прежде они просто были болваны, а теперь они вдруг стали нигилисты.
Приехали смотреть помещиков — давай их смотреть!» Губернатор принял молодых
людей приветливо, но не посадил их и
сам не сел.
Он ожидал, что Базаров заговорит с Одинцовой, как с женщиной умною, о своих убеждениях и воззрениях: она же
сама изъявила желание послушать
человека, «который имеет смелость ничему не верить», но вместо того Базаров толковал о медицине, о гомеопатии, о ботанике.
— Мы говорили с вами, кажется, о счастии. Я вам рассказывала о
самой себе. Кстати вот, я упомянула слово «счастие». Скажите, отчего, даже когда мы наслаждаемся, например, музыкой, хорошим вечером, разговором с симпатическими
людьми, отчего все это кажется скорее намеком на какое-то безмерное, где-то существующее счастие, чем действительным счастием, то есть таким, которым мы
сами обладаем? Отчего это? Иль вы, может быть, ничего подобного не ощущаете?
— Послушайте, я давно хотела объясниться с вами. Вам нечего говорить, — вам это
самим известно, — что вы
человек не из числа обыкновенных; вы еще молоды — вся жизнь перед вами. К чему вы себя готовите? какая будущность ожидает вас? я хочу сказать — какой цели вы хотите достигнуть, куда вы идете, что у вас на душе? словом, кто вы, что вы?
Аркадий недоумевал и наблюдал за нею, как молодые
люди наблюдают, то есть постоянно вопрошал
самого себя: что, мол, это значит?
— Да, да, — заговорил Базаров, — урок вам, юный друг мой, поучительный некий пример. Черт знает, что за вздор! Каждый
человек на ниточке висит, бездна ежеминутно под ним разверзнуться может, а он еще
сам придумывает себе всякие неприятности, портит свою жизнь.
— Ваш сын — один из
самых замечательных
людей, с которыми я когда-либо встречался, — с живостью ответил Аркадий.
— Да, — начал Базаров, — странное существо
человек. Как посмотришь этак сбоку да издали на глухую жизнь, какую ведут здесь «отцы», кажется: чего лучше? Ешь, пей и знай, что поступаешь
самым правильным,
самым разумным манером. Ан нет; тоска одолеет. Хочется с
людьми возиться, хоть ругать их, да возиться с ними.
— Когда я встречу
человека, который не спасовал бы передо мною, — проговорил он с расстановкой, — тогда я изменю свое мнение о
самом себе.
— Ага! родственное чувство заговорило, — спокойно промолвил Базаров. — Я заметил: оно очень упорно держится в
людях. От всего готов отказаться
человек, со всяким предрассудком расстанется; но сознаться, что, например, брат, который чужие платки крадет, вор, — это свыше его сил. Да и в
самом деле: мой брат, мой — и не гений… возможно ли это?
— Еще бы! — воскликнул Базаров. —
Человек все в состоянии понять — и как трепещет эфир, и что на солнце происходит; а как другой
человек может иначе сморкаться, чем он
сам сморкается, этого он понять не в состоянии.
Холера стала появляться кое-где по окрестностям и даже «выдернула» двух
людей из
самого Марьина.
— А по-настоящему надо лекарям платить, — заметил с усмешкой Базаров. — Лекаря, вы
сами знаете,
люди корыстные.
— И прекрасно. Как вы полагаете, что думает теперь о нас этот
человек? — продолжал Павел Петрович, указывая на того
самого мужика, который за несколько минут до дуэли прогнал мимо Базарова спутанных лошадей и, возвращаясь назад по дороге, «забочил» и снял шапку при виде «господ».
Николай Петрович ничего не отвечал, а
сам про себя подивился живучести старых чувств в
человеке.
— Я вас понимаю и одобряю вас вполне. Мой бедный брат, конечно, виноват: за то он и наказан. Он мне
сам сказал, что поставил вас в невозможность иначе действовать. Я верю, что вам нельзя было избегнуть этого поединка, который… который до некоторой степени объясняется одним лишь постоянным антагонизмом ваших взаимных воззрений. (Николай Петрович путался в своих словах.) Мой брат —
человек прежнего закала, вспыльчивый и упрямый… Слава богу, что еще так кончилось. Я принял все нужные меры к избежанию огласки…
— Ты мне окончательно открыл глаза! — воскликнул он. — Я недаром всегда утверждал, что ты
самый добрый и умный
человек в мире; а теперь я вижу, что ты такой же благоразумный, как и великодушный…
— Кто же ею не дорожит? — спросил Аркадий, а у
самого в уме мелькнуло: «На что она?» — «На что она?» — мелькнуло и у Кати. Молодым
людям, которые часто и дружелюбно сходятся, беспрестанно приходят одни и те же мысли.
— Вот неожиданно! Какими судьбами! — твердил он, суетясь по комнате, как
человек, который и
сам воображает и желает показать, что радуется. — Ведь у нас все в доме благополучно, все здоровы, не правда ли?
— Да, — повторила Катя, и в этот раз он ее понял. Он схватил ее большие прекрасные руки и, задыхаясь от восторга, прижал их к своему сердцу. Он едва стоял на ногах и только твердил: «Катя, Катя…», а она как-то невинно заплакала,
сама тихо смеясь своим слезам. Кто не видал таких слез в глазах любимого существа, тот еще не испытал, до какой степени, замирая весь от благодарности и от стыда, может быть счастлив на земле
человек.
— Вы думаете? — промолвила она. — Что ж? я не вижу препятствий… Я рада за Катю… и за Аркадия Николаича. Разумеется, я подожду ответа отца. Я его
самого к нему пошлю. Но вот и выходит, что я была права вчера, когда я говорила вам, что мы оба уже старые
люди… Как это я ничего не видала? Это меня удивляет!
В Дрездене, на Брюлевской террасе, между двумя и четырьмя часами, в
самое фешенебельное время для прогулки, вы можете встретить
человека лет около пятидесяти, уже совсем седого и как бы страдающего подагрой, но еще красивого, изящно одетого и с тем особенным отпечатком, который дается
человеку одним лишь долгим пребыванием в высших слоях общества.