Неточные совпадения
Четверть часа спустя оба экипажа остановились
перед крыльцом нового деревянного дома, выкрашенного серою краской и покрытого железною красною крышей.
Это и было Марьино, Новая слободка тож, или, по крестьянскому наименованью, Бобылий Хутор.
— Нет, не все равно. Нигилист —
это человек, который не склоняется ни
перед какими авторитетами, который не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен
этот принцип.
В противоположном углу горела лампадка
перед большим темным образом Николая чудотворца; крошечное фарфоровое яичко на красной ленте висело на груди святого, прицепленное к сиянию; на окнах банки с прошлогодним вареньем, тщательно завязанные, сквозили зеленым светом; на бумажных их крышках сама Фенечка написала крупными буквами «кружовник»; Николай Петрович любил особенно
это варенье.
Базаров продолжал хохотать; но Аркадий, как ни благоговел
перед своим учителем, на
этот раз даже не улыбнулся.
Этот Тимофеич, потертый и проворный старичок, с выцветшими желтыми волосами, выветренным, красным лицом и крошечными слезинками в съеженных глазах, неожиданно предстал
перед Базаровым в своей коротенькой чуйке [Чуйка — верхняя одежда, длинный суконный кафтан.] из толстого серо-синеватого сукна, подпоясанный ременным обрывочком и в дегтярных сапогах.
Вечером того же дня Одинцова сидела у себя в комнате с Базаровым, а Аркадий расхаживал по зале и слушал игру Кати. Княжна ушла к себе наверх; она вообще терпеть не могла гостей, и в особенности
этих «новых оголтелых», как она их называла. В парадных комнатах она только дулась; зато у себя,
перед своею горничной, она разражалась иногда такою бранью, что чепец прыгал у ней на голове вместе с накладкой. Одинцова все
это знала.
— Послушайте, я давно хотела объясниться с вами. Вам нечего говорить, — вам
это самим известно, — что вы человек не из числа обыкновенных; вы еще молоды — вся жизнь
перед вами. К чему вы себя готовите? какая будущность ожидает вас? я хочу сказать — какой цели вы хотите достигнуть, куда вы идете, что у вас на душе? словом, кто вы, что вы?
— А то здесь другой доктор приезжает к больному, — продолжал с каким-то отчаяньем Василий Иванович, — а больной уже ad patres; [Отправился к праотцам (лат.).] человек и не пускает доктора, говорит: теперь больше не надо. Тот
этого не ожидал, сконфузился и спрашивает: «Что, барин
перед смертью икал?» — «Икали-с». — «И много икал?» — «Много». — «А, ну —
это хорошо», — да и верть назад. Ха-ха-ха!
— А я думаю: я вот лежу здесь под стогом… Узенькое местечко, которое я занимаю, до того крохотно в сравнении с остальным пространством, где меня нет и где дела до меня нет; и часть времени, которую мне удастся прожить, так ничтожна
перед вечностию, где меня не было и не будет… А в
этом атоме, в
этой математической точке кровь обращается, мозг работает, чего-то хочет тоже… Что за безобразие! Что за пустяки!
— А! вот вы куда забрались! — раздался в
это мгновение голос Василия Ивановича, и старый штаб-лекарь предстал
перед молодыми людьми, облеченный в домоделанный полотняный пиджак и с соломенною, тоже домоделанною, шляпой на голове. — Я вас искал, искал… Но вы отличное выбрали место и прекрасному предаетесь занятию. Лежа на «земле», глядеть в «небо»… Знаете ли — в
этом есть какое-то особенное значение!
— Как тебе не стыдно, Евгений… Что было, то прошло. Ну да, я готов вот
перед ними признаться, имел я
эту страсть в молодости — точно; да и поплатился же я за нее! Однако, как жарко. Позвольте подсесть к вам. Ведь я не мешаю?
Вступив в обладание
этими полуистлевшими бумажками, Аркадий как будто успокоился, точно он увидел
перед собою цель, к которой ему следовало идти.
Одинцова кружилась
перед ним, она же была его мать, за ней ходила кошечка с черными усиками, и
эта кошечка была Фенечка; а Павел Петрович представлялся ему большим лесом, с которым он все-таки должен был драться.
Раздался топот конских ног по дороге… Мужик показался из-за деревьев. Он гнал двух спутанных лошадей
перед собою и, проходя мимо Базарова, посмотрел на него как-то странно, не ломая шапки, что, видимо, смутило Петра, как недоброе предзнаменование. «Вот
этот тоже рано встал, — подумал Базаров, — да, по крайней мере, за делом, а мы?»
— Мало ли отчего! Впрочем,
перед кем можете вы быть виноватою? Передо мной?
Это невероятно.
Перед другими лицами здесь в доме?
Это тоже дело несбыточное. Разве
перед братом? Но ведь вы его любите?
Ну-с, вот я и отправился к «отцам», — так заключил Базаров, — и на дороге завернул сюда… чтобы все
это передать, сказал бы я, если б я не почитал бесполезную ложь — глупостью.
— Я уже не говорю о себе; но
это будет в высшей степени невежливо
перед Анной Сергеевной, которая непременно пожелает тебя видеть.
— Евгений, — продолжал Василий Иванович и опустился на колени
перед Базаровым, хотя тот не раскрывал глаз и не мог его видеть. — Евгений, тебе теперь лучше; ты, бог даст, выздоровеешь; но воспользуйся
этим временем, утешь нас с матерью, исполни долг христианина! Каково-то мне
это тебе говорить,
это ужасно; но еще ужаснее… ведь навек, Евгений… ты подумай, каково-то…
Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Без наук люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть.
Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер, так сказать, с голоду. А! каково
это?
"Было чего испугаться глуповцам, — говорит по
этому случаю летописец, — стоит
перед ними человек роста невеликого, из себя не дородный, слов не говорит, а только криком кричит".
Наконец он не выдержал. В одну темную ночь, когда не только будочники, но и собаки спали, он вышел, крадучись, на улицу и во множестве разбросал листочки, на которых был написан первый, сочиненный им для Глупова, закон. И хотя он понимал, что
этот путь распубликования законов весьма предосудителен, но долго сдерживаемая страсть к законодательству так громко вопияла об удовлетворении, что
перед голосом ее умолкли даже доводы благоразумия.
И, сказав
это, вывел Домашку к толпе. Увидели глуповцы разбитную стрельчиху и животами охнули. Стояла она
перед ними, та же немытая, нечесаная, как прежде была; стояла, и хмельная улыбка бродила по лицу ее. И стала им
эта Домашка так люба, так люба, что и сказать невозможно.
Этого мало: в первый же праздничный день он собрал генеральную сходку глуповцев и
перед нею формальным образом подтвердил свои взгляды на администрацию.