Неточные совпадения
— Спасибо, Аркаша, — глухо заговорил Николай Петрович, и пальцы его опять заходили по бровям и по лбу. — Твои предположения действительно справедливы. Конечно, если б эта девушка
не стоила… Это
не легкомысленная прихоть. Мне нелегко говорить с тобой об этом; но ты
понимаешь, что ей трудно было прийти сюда при тебе, особенно в первый день твоего приезда.
— И природа пустяки в том значении, в каком ты ее
понимаешь. Природа
не храм, а мастерская, и человек в ней работник.
— Вот как мы с тобой, — говорил в тот же день, после обеда Николай Петрович своему брату, сидя у него в кабинете: — в отставные люди попали, песенка наша спета. Что ж? Может быть, Базаров и прав; но мне, признаюсь, одно больно: я надеялся именно теперь тесно и дружески сойтись с Аркадием, а выходит, что я остался назади, он ушел вперед, и
понять мы друг друга
не можем.
Я, наконец, сказал ей, что вы, мол, меня
понять не можете; мы, мол, принадлежим к двум различным поколениям.
И он посмотрел кругом, как бы желая
понять, как можно
не сочувствовать природе.
— Я советую тебе, друг мой, съездить с визитом к губернатору, — сказал он Аркадию, — ты
понимаешь, я тебе это советую
не потому, чтоб я придерживался старинных понятий о необходимости ездить к властям на поклон, а просто потому, что губернатор порядочный человек; притом же ты, вероятно, желаешь познакомиться с здешним обществом… ведь ты
не медведь, надеюсь? А он послезавтра дает большой бал.
— Поверите ли, — продолжал он, — что, когда при мне Евгений Васильевич в первый раз сказал, что
не должно признавать авторитетов, я почувствовал такой восторг… словно прозрел! «Вот, — подумал я, — наконец нашел я человека!» Кстати, Евгений Васильевич, вам непременно надобно сходить к одной здешней даме, которая совершенно в состоянии
понять вас и для которой ваше посещение будет настоящим праздником; вы, я думаю, слыхали о ней?
— Ну и прекрасно. Она, вы
понимаете, разъехалась с мужем, ни от кого
не зависит.
Ни одна из них
не была бы в состоянии
понять нашу беседу; ни одна из них
не стоит того, чтобы мы, серьезные мужчины, говорили о ней!
— Да им совсем
не нужно
понимать нашу беседу, — промолвил Базаров.
— Я этого определенья
не совсем
понимаю, — отвечал Аркадий.
Катя смутно
понимала, что он искал какого-то утешения в ее обществе, и
не отказывала ни ему, ни себе в невинном удовольствии полустыдливой, полудоверчивой дружбы.
Одинцова ему нравилась: распространенные слухи о ней, свобода и независимость ее мыслей, ее несомненное расположение к нему — все, казалось, говорило в его пользу; но он скоро
понял, что с ней «
не добьешься толку», а отвернуться от нее он, к изумлению своему,
не имел сил.
— Перестаньте! Возможно ли, чтобы вы удовольствовались такою скромною деятельностью, и
не сами ли вы всегда утверждаете, что для вас медицина
не существует. Вы — с вашим самолюбием — уездный лекарь! Вы мне отвечаете так, чтобы отделаться от меня, потому что вы
не имеете никакого доверия ко мне. А знаете ли, Евгений Васильич, что я умела бы
понять вас: я сама была бедна и самолюбива, как вы; я прошла, может быть, через такие же испытания, как и вы.
— Нет, я ничего
не знаю… но положим: я
понимаю ваше нежелание говорить о будущей вашей деятельности; но то, что в вас теперь происходит…
— Прошедшего
не воротишь, Анна Сергеевна… а рано или поздно это должно было случиться, следовательно, мне надобно уехать. Я
понимаю только одно условие, при котором я бы мог остаться; но этому условию
не бывать никогда, ведь вы, извините мою дерзость,
не любите меня и
не полюбите никогда?
— Ты, брат, глуп еще, я вижу. Ситниковы нам необходимы. Мне,
пойми ты это, мне нужны подобные олухи.
Не богам же, в самом деле, горшки обжигать!..
Садясь в тарантас к Базарову, Аркадий крепко стиснул ему руку и долго ничего
не говорил. Казалось, Базаров
понял и оценил и это пожатие, и это молчание. Предшествовавшую ночь он всю
не спал и
не курил и почти ничего
не ел уже несколько дней. Сумрачно и резко выдавался его похудалый профиль из-под нахлобученной фуражки.
— Я тебя
не совсем
понимаю, — промолвил Аркадий, — кажется, тебе
не на что было пожаловаться.
— А коли ты
не совсем меня
понимаешь, так я тебе доложу следующее: по-моему — лучше камни бить на мостовой, чем позволить женщине завладеть хотя бы кончиком пальца.
— Э! да ты, я вижу, Аркадий Николаевич,
понимаешь любовь, как все новейшие молодые люди: цып, цып, цып, курочка, а как только курочка начинает приближаться, давай бог ноги! Я
не таков. Но довольно об этом. Чему помочь нельзя, о том и говорить стыдно. — Он повернулся на бок. — Эге! вон молодец муравей тащит полумертвую муху. Тащи ее, брат, тащи!
Не смотри на то, что она упирается, пользуйся тем, что ты, в качестве животного, имеешь право
не признавать чувства сострадания,
не то что наш брат, самоломанный!
Он первый поспешил пожать руку Аркадию и Базарову, как бы
понимая заранее, что они
не нуждаются в его благословении, и вообще держал себя непринужденно.
Проводив Аркадия с насмешливым сожалением и дав ему
понять, что он нисколько
не обманывается насчет настоящей цели его поездки, Базаров уединился окончательно: на него нашла лихорадка работы.
— Впрочем, мы друг друга
понять не можем; я, по крайней мере,
не имею чести вас
понимать.
— Еще бы! — воскликнул Базаров. — Человек все в состоянии
понять — и как трепещет эфир, и что на солнце происходит; а как другой человек может иначе сморкаться, чем он сам сморкается, этого он
понять не в состоянии.
— Да я и
не с тем, чтобы вы
поняли. Мне хочется посмотреть на вас, как вы читать будете. У вас, когда вы читаете, кончик носика очень мило двигается.
— То есть вы хотите сказать, если я только вас
понял, что какое бы ни было ваше теоретическое воззрение на дуэль, на практике вы бы
не позволили оскорбить себя,
не потребовав удовлетворения?
— Это все равно-с; я выражаюсь так, чтобы меня
поняли; я…
не семинарская крыса. Ваши слова избавляют меня от некоторой печальной необходимости. Я решился драться с вами.
Аркадий изумился и
не сразу
понял Катю. «И в самом деле, имение-то все сестрино!» — пришло ему в голову; эта мысль ему
не была неприятна.
Аркадий притих, а Базаров рассказал ему свою дуэль с Павлом Петровичем. Аркадий очень удивился и даже опечалился; но
не почел нужным это выказать; он только спросил, действительно ли
не опасна рана его дяди? И, получив ответ, что она — самая интересная, только
не в медицинском отношении, принужденно улыбнулся, а на сердце ему и жутко сделалось, и как-то стыдно. Базаров как будто его
понял.
— Вы знаете, что
не это было причиною нашей размолвки. Но как бы то ни было, мы
не нуждались друг в друге, вот главное; в нас слишком много было… как бы это сказать… однородного. Мы это
не сразу
поняли. Напротив, Аркадий…
Неужели вы давно
не убедились, что все другое —
поймите меня, — все, все другое давно исчезло без следа?
— Да, — повторила Катя, и в этот раз он ее
понял. Он схватил ее большие прекрасные руки и, задыхаясь от восторга, прижал их к своему сердцу. Он едва стоял на ногах и только твердил: «Катя, Катя…», а она как-то невинно заплакала, сама тихо смеясь своим слезам. Кто
не видал таких слез в глазах любимого существа, тот еще
не испытал, до какой степени, замирая весь от благодарности и от стыда, может быть счастлив на земле человек.
— Какое о недоимке, братец ты мой! — отвечал первый мужик, и в голосе его уже
не было следа патриархальной певучести, а, напротив, слышалась какая-то небрежная суровость, — так, болтал кое-что; язык почесать захотелось. Известно, барин; разве он что
понимает?
— Где
понять! — отвечал другой мужик, и, тряхнув шапками и осунув кушаки, оба они принялись рассуждать о своих делах и нуждах. Увы! презрительно пожимавший плечом, умевший говорить с мужиками Базаров (как хвалился он в споре с Павлом Петровичем), этот самоуверенный Базаров и
не подозревал, что он в их глазах был все-таки чем-то вроде шута горохового…
Все в доме вдруг словно потемнело; все лица вытянулись, сделалась странная тишина; со двора унесли на деревню какого-то горластого петуха, который долго
не мог
понять, зачем с ним так поступают.
Базарову становилось хуже с каждым часом; болезнь приняла быстрый ход, что обыкновенно случается при хирургических отравах. Он еще
не потерял памяти и
понимал, что ему говорили; он еще боролся. «
Не хочу бредить, — шептал он, сжимая кулаки, — что за вздор!» И тут же говорил...
— Ну, беседуйте скорее, только
не по-латыни; я ведь
понимаю, что значит: jam moritur. [Уже умирает (лат.).]