— Ведь я тебе говорил, что я
не имею предрассудков, — пробормотал Василий Иванович (он только накануне велел спороть красную ленточку с сюртука) и принялся рассказывать эпизод чумы. — А ведь он заснул, — шепнул он вдруг Аркадию, указывая на Базарова и добродушно подмигнув. — Евгений! вставай! — прибавил он громко: — Пойдем обедать…
Неточные совпадения
Не имея никаких
предрассудков,
не имея даже никаких сильных верований, она ни перед чем
не уступала и никуда
не шла.
— Я был наперед уверен, — промолвил он, — что ты выше всяких
предрассудков. На что вот я — старик, шестьдесят второй год живу, а и я их
не имею. (Василий Иванович
не смел сознаться, что он сам пожелал молебна… Набожен он был
не менее своей жены.) А отцу Алексею очень хотелось с тобой познакомиться. Он тебе понравится, ты увидишь… Он и в карточки
не прочь поиграть и даже… но это между нами… трубочку курит.
Неточные совпадения
— Совершенно невозможный для общежития народ, вроде как блаженный и безумный. Каждая нация
имеет своих воров, и ничего против них
не скажешь, ходят люди в своей профессии нормально, как в резиновых калошах. И — никаких
предрассудков, все понятно. А у нас самый ничтожный человечишка, простой карманник, обязательно с фокусом, с фантазией. Позвольте рассказать… По одному поручению…
Я долго терпел, но наконец вдруг прорвался и заявил ему при всех наших, что он напрасно таскается, что я вылечусь совсем без него, что он,
имея вид реалиста, сам весь исполнен одних
предрассудков и
не понимает, что медицина еще никогда никого
не вылечила; что, наконец, по всей вероятности, он грубо необразован, «как и все теперь у нас техники и специалисты, которые в последнее время так подняли у нас нос».
Мы
не признаем, что пощечина
имеет в себе что-нибудь бесчестящее, — это глупый
предрассудок, вредный
предрассудок, больше ничего.
Надобно
иметь много храбрости, чтоб признаваться в таких впечатлениях, которые противоречат общепринятому
предрассудку или мнению. Я долго
не решался при посторонних сказать, что «Освобожденный Иерусалим» — скучен, что «Новую Элоизу» — я
не мог дочитать до конца, что «Герман и Доротея» — произведение мастерское, но утомляющее до противности. Я сказал что-то в этом роде Фогту, рассказывая ему мое замечание о концерте.
Это были люди умные, образованные, честные, состарившиеся и выслужившиеся «арзамасские гуси»; они умели писать по-русски, были патриоты и так усердно занимались отечественной историей, что
не имели досуга заняться серьезно современностью Все они чтили незабвенную память Н. М. Карамзина, любили Жуковского, знали на память Крылова и ездили в Москве беседовать к И. И. Дмитриеву, в его дом на Садовой, куда и я езживал к нему студентом, вооруженный романтическими
предрассудками, личным знакомством с Н. Полевым и затаенным чувством неудовольствия, что Дмитриев, будучи поэтом, — был министром юстиции.