Были небыли

Юлия Абрамова, 2015

Мы привыкли наш мир видеть, трогать, обонять. Чувствовать вибрацию, притяжение, жар и холод. Шершавое, круглое, прозрачное – всему этому уже есть определения… Мы привыкли знать, что видим и чувствуем. Беря в руки предмет, мы тут же идентифицируем его, соотносим с огромнейшей базой данных в наших мозгах, где четко прописано – что и как должно выглядеть. Мы не замечаем того, чего не знаем. Пока не заинтересуемся этим, пока оно само не покажет себя. …А как выглядел мир до того, как кто-то составил о нем самое первое впечатление?

Глава 2. Истоки

Вот я. Женщина, девушка, человек. Вот мир, который меня окружает — я его слышу, вижу, нюхаю, трогаю и ощущаю. У меня есть руки, которыми я охватываю предметы и поверхности. Ноги, которыми я меряю расстояние, которые могут взбираться в гору или спрыгивать с кочки, отталкиваться от земли или барахтаться в воде. Есть глаза, которые видят свет, цвет, предметы, этим светом отраженные, различают горизонт и любуются окружающим пространством. Есть уши, которые слышат звуки. Есть внутренние органы, предназначенные для жизни именно в этом мире. Есть мозг, который анализирует всю поступающую в него информацию и переводит его в понятные мне картины. Что-то теряется из виду во время этой обработки — например, что-то привычное, как шум машин за окном. Или что-то непознанное, что я не знаю, как воспринимать. Или что-то, чего я видеть не хочу, даже, помню, были такие тесты, где просили найти все синие предметы, а потом требовали указать, сколько там же находилось красных. Или моя извечная рассеянность… она тоже заставляет меня пропускать сознательно очень многое из того, что я вижу. Когда-то я загнала свой мир в очень узкие рамки воспринимаемой реальности. Машины, толпы людей, компьютеры, загрязнение окружающей среды и истребление животных, жестокость человеческая и, как проблески солнца, человеческая же доброта. Все это течет сквозь меня, не задевая. Но я сама выбрала, что я хочу видеть. Так вот, теперь я хочу снять все ограничения и посмотреть, что от этого изменится.

Я убираю зрение — и перед глазами темнота, самое наглядное проявление отказа от мира. Я убираю слух — и исчезают звуки. Теперь меня окружает тишина. Даже, казалось бы, насквозь привычный шум в ушах, ток крови, слышимый с момента образования слуховых косточек и потому не воспринимаемый — тоже исчез. Но я все ещё чувствую власть мира, в котором я живу надо мной — я его трогаю, я по нему иду, я чувствую его температуру и влажность. Он все равно во мне и я — для него. А значит, мне от него не скрыться. Тогда я убираю мир. И вишу в пустоте, где нет верха и низа, где нет света и звуков, где нет ничего, чему я могла бы дать определение. Но есть ещё Я. Именно я — Юля, женщина, девушка, человек. Я по-прежнему знаю, что у меня есть руки и ноги, я чувствую их и могу ими шевелить. У меня есть внутренние органы, которые и сейчас пытаются продолжать свою работу, есть мозги, которые, в ужасе от происходящего, стараются найти хоть какую зацепку, чтобы ухватиться за неё и на её основе выстроить границы мира, привычные и понятные. Следовательно, я все ещё подчиняюсь законам покинутого мира, ведь это тело выросло по тем законам и оно же тянет меня обратно. Поэтому — прощай. Вслед за этой мыслью уходит и ощущение материальности собственного я. Теперь Я — это только то, что себя таковым осознает. Я — это что-то, что было до появления тела, что-то, что было до появления меня на свет. Выходит, Я — душа? Теперь я готова заново воспринять мир? С чистого листа, не имея предрассудков развития и заложенной генетической информации. Да как бы не так! Во мне живет память — неотчуждаемое свойство души, ее опыт, то, что делает каждую душу уникальной. Я… помню…

Я помню ветер, помню горы,

Я помню море и леса,

Я помню свежесть на просторах,

Как эхо ловит голоса.

Я помню город, помню окна,

Я помню пыль пустых дорог,

Как корабли уходят с порта,

Я помню след людских сапог.

Рассветы помню, щебет птичий,

Я помню ночь и волчий вой,

Я помню правила приличий,

Разгульных танцев помню зной.

Я помню время, зрю пространство.

Я знаю все — и в этом суть.

Забвение — мое лекарство.

И путь познания — мой путь.

Пускай вся память человечья

Мне будет кладезем идей.

Я помню и я, значит, вечна

Того ж хочу для всех людей.

Я помню все, что я видела, все, чем богат мир, в котором я жила, все, что мне довелось ощутить, пережить и принять, даже то, что я отвергла, забыла и отказалась верить, что это было — оно все равно где-то хранится. А это слишком много, чтобы быть оторванной от мира, чтобы учиться узнавать его заново. Во мне уже есть все установки. Даже лишенная тела, я помню — каким оно может быть, что оно может чувствовать и как оно может ориентироваться в своей среде обитания. Неужели нельзя выйти за пределы однажды созданного мира? Тогда мы обречены вечно следовать одним и тем же законам. И мы ничем не лучше нами же создаваемых роботов. Совершеннее, адаптивнее, самовоспроизводящиеся, с фантазией… и все равно — роботы. Я не хочу такого. Значит, нужно эту ситуацию… изменить. Но как? А очень просто, — как и все гениальное. Я забуду, что я все это знала. Я начну с начала. Когда-нибудь, когда масса накопленных знаний перевесит массу забытых, память вернется — и тогда я буду вооружена уже несколькими вариантами развития событий. И тогда не придется повторять мучительный путь отрицания всего, чтобы видеть основы. Итак… прощай, моя память…

…Вокруг меня — пустота. Не имеющая никаких характеристик. В этой пустоте только я — явное отличие от всего, что меня окружает. Все, что во мне есть — не пустота, но и я не обладаю каким-либо свойством, позволяющим выделить меня из нее. Только мой разум. Мои мысли, чувства, осознание себя. Источник меня. Моя Личность. Я — это все, чем я располагаю. Все, чем располагает окружающее меня пространство. А оно есть — оно появилось из моего представления о нем. Куда заходит моя мысль — туда протягивается и пространство. Такое же пустое и ничем не выраженное.

Накатывает странное ощущение, что когда-то давно такое уже было. Дежа вю… ничто здесь не трогало извечный покой. Пустота, тишина и темнота. И огромные, необозримые пространства, ничем не заполненные. Выходит, так выглядит мир, когда ничего о нем не знаешь, когда не подчиняешься его правилам и вышел за его пределы? Этого мира просто… нет. Есть я — и только я могу определить, что я хочу видеть, что будет моим миром. Но мне пришлось ото всего отказаться, чтобы понять это. Только вот… я не помню, что такое — мир. Что там должно было быть… что могло бы быть, чего существовать не могло по определению. Да и был ли он когда-нибудь, мой мир? Может, я его только вообразила? Я оглянулась: куда ни кинь взгляд — темнота, тишина и полнейшее отсутствие хоть чего-то, отличного от пустоты. Только я. И я… одна.

Одно-единственное мыслящее существо на всю дальность моей мысли и дальше, куда я мысль направляю, отыскав границы оной. В какую бы сторону я ни плыла в этом пространстве — не менялось ничего. Да и как понять, что что-то меняется, если нет точки отсчета? Нет рычага, с помощью которого можно было бы осознать что-то. Я даже не знаю, действительно ли я здесь — одна. Даже будь здесь миллиарды таких же, как я — я их не увижу. Мы можем пролетать рядом, почти касаясь друг друга и — не замечать ничего. Я не знаю, как выделить себя-то от того, что вокруг меня, что уж говорить о других? А я хочу быть рядом с кем-нибудь. Я не хочу быть одна. Я хочу общения, взаимодействия. Но — как осознать присутствие, если нет ничего? Здесь слишком много пустоты. Тогда… тогда нужно установить ориентир. Точку отсчета. Тот самый рычаг. То, относительно чего можно будет выделить хотя бы себя. Осознав себя отдельно от того, что вокруг меня, может быть, я увижу что-нибудь ещё? Кого-нибудь. И мне не будет так одиноко. Но каким должен быть ориентир? Я — мягкая, неощутимая, легкая и бесплотная. Такая же, как окружающая меня пустота. Значит, точка отсчета должна быть кардинально отлична от меня. Такая, чтобы за нее можно было ухватиться в поисках опоры при познании окружающего мира. Меня словно подтолкнуло что-то: «… Действуй». Как подбодряющий толчок. Я не чувствовала вокруг никого и ничего, но… я словно проснулась — к действию.

Встряхнувшись, я замечаю, что что-то во мне изменилось. Словно ожила во мне частичка, до того себя не проявляющая. Ну что ж, попробуем… что бы такое сделать? Представим себя — нечто неощутимое, невесомое, не имеющее явной формы или консистенции, размера или вообще хоть одного параметра, кроме разума. Я — разум. Больше ничего во мне нет. «Я мыслю, следовательно, я — существую», применяемое ко мне, несколько неоправданно. Я ещё не знаю — существую ли я. Нет точки отсчета. Нет чего-то, в чем я могла бы существовать. Почувствовать себя существующей. Вообще ничего нет. Только я. То есть, я существую только для себя самой. Весь мой мир — это я. Нет ничего, относительно чего я могла бы сказать, что оно — не я. Итак, представим себе меня… я погрузилась сознанием в себя, исследуя и узнавая, оценивая и думая, как и что поменять. И… поменяла. Я вывернула свою суть, я изменила окружающее пространство, заставив появиться… что-то. Я потрогала это рукой — оно имело плотность, моя рука уже не проходила сквозь это беспрепятственно. Нет, конечно, могла пройти — какие для меня пределы? — но для этого мне приходилось представлять это, а это было совсем новое для меня ощущение. Ещё одна новизна ощущений — размеры. Новосозданное имело конечность. Видимо, с непривычки я никак не могла уяснить для себя эти размеры. Относительно этого созданного я могла быть и большой настолько, что оно помещалось у меня на пальчике или вообще переставало быть видимым. И маленькой настолько, что созданное оказывалось тем единственным, что я видела. Полагаю, дело все-таки во мне, а не в созданном. Я изменчива, я — сама суть изменения, значит, создаваемое мной, — как отличное от меня, — обладает постоянством, тем более относительно меня.

Постоянное висело в пустоте, так и притягивая своей необычностью. Я приземлилась туда и решила его исследовать. Поверхность была твердая. Пожалуй, это все, что можно было про нее сказать. Я прошлась по ней, довольно быстро обозначив ее границы. Каждый раз я находила край, где поверхность обрывалась и снова начиналась пустота. В принципе, легко можно было познать ее размеры и исследовать. Можно сказать, что я уже его познала. У него есть явно выделяемые начало и конец, и обозначить их — дело совсем нехитрое. Это — мой мир? Нет, я не хочу, чтобы то, что создаю я, было конечным. Моей полной противоположностью. Я хочу создать что-то новое, что-то, что было бы на меня не похоже и все же — развивалось. Оно должно просто развиваться по другим законам, чем мое существование. Вот, скажем… если я помню пустоту нескончаемой, можно ли сделать нескончаемым постоянное? Что для этого нужно изменить? У постоянного, в отличие от меня, есть форма. Так попробуем отталкиваться от того, что имеем, попробуем придать форме очертания нескончаемости. Для начала сделаем ее круглой — теперь конец постоянного определен неявно, — он есть, но найти точку его начала невозможно. Но этого мало. У поверхности появились стороны — их было всего две, то есть познаваемое количество, конечное. Свернула поверхность, скрывая стороны — получился рулончик. Уже лучше, но рулончик обрёл то, от чего я благополучно избавилась при помощи круга — начало и конец. Где-то я действую неправильно. Снова развернула рулончик. Провела пальцем по кромке границы, убрать бы ее вообще… м-м-м, а это идея! Взяла всю кромку и соединила друг с другом по всей длине, сгладила границы — получился шар. Пойди, найди теперь у него начало и конец. Довольно приземлилась на сотворенную поверхность. Прошлась — ну нет у нее границ, сколь ни иди в любую сторону! Значит, можно постоянное сделать похожим на непостоянное. Значит, к созданному могут быть применены воздействия, оно не конечно.

Но это также значило, что у меня появилось новое, неизведанное ещё состояние, что-то, чего ещё не было. Похожее на меня, но отличное. Что ещё можно в нем менять, кроме формы? Возможно ли вообще — такое? Потрогала поверхность материального Объекта — однородная по всей своей протяженности. Если получилось изменить форму, возможно ли изменять состояние? Я углубилась в постоянное, создавая нити вероятностей и устанавливая тонкие ещё конечные взаимосвязи физических параметров — и поверхность изменилась. Теперь часть Объекта была жидкой, более приятной для прохождения, более похожей на пустоту, с которой все начиналось.

А что будет, если смешать эти два состояния — твердое, постоянное и жидкое постоянное? Получилось что-то мягкое — не то, и не другое, но являющееся следствием взаимодействия и изменения. Так, теперь и в основе появились новые цепочки связей физических параметров. То есть — можно менять цепочки взаимодействий как снаружи, извне материального, так и находясь внутри его. Это действительно новое, способное к развитию творение.

Хм, а мне понравилось! И ведь пропорции взаимодействия состояний можно менять, создавая узлы основных параметров и расширяя варианты нитей последствий. Теперь уже наслаждаюсь разными видами твердости. Вот интересно — все сейчас существующее являет собой массив поверхности. А можно ли сделать постоянное — разрозненным? И снова я погружаюсь в твердую, начальную поверхность и меняю ее, пытаясь сохранить его структуру, но изменить поведение. Теперь уже это не единая масса — это многие-многие частички, не связанные между собой, но обладающие одинаковыми характеристиками. И измененная мной поверхность распадается на множество мелких кусочков, оседает, ссыпается. И если я страгиваю часть такой поверхности, то общая масса при этом спокойна. Если же попробовать взаимодействие сред — то количество их снова возрастает. Твердое, жидкое, сыпучее, мягкое… разные среды, существующие рядом, но изолированно. Могут ли они быть вместе, оставаясь собой? Как оказалось — когда массив представлен не единой структурой, то и такое возможно. Все возможно, стоит только направить туда мысль.

Интересно, а меняя окружающее — меняюсь ли я сама? Нет, я все та же. Ничуть не изменилась, хотя пространство вокруг себя меняю с завидным постоянством. Хм-м-м, вот себя я — вижу, а то, что создала — только ощущаю. Можно ли увидеть то, что я создала? Что позволяет мне себя увидеть? Я свечусь, и это выделяет меня из пустоты. Занятно… а если перенести то, что присуще мне, на созданное?

Я делюсь своей сутью с сотворенным, изменяю его снова, добавляю новые качества — и из темноты, медленно обрисовывая свои очертания, плавно проявляется, все наращивая интенсивность свечения, постоянное. Но свечение, перенесенное вовне — слепило и не давало рассмотреть наделенный этим качеством объект. То есть, надо удалить источник освещения от рассматриваемого объекта. Раз созданное уже не является непознанным и я с легкостью копирую творение, воссоздавая то, что позволило однажды появиться материальному. Теперь их два. И одно созданное светится, а другое видно в его сиянии. Границы пустоты раздвинулись снова. И если первыми границами были ощущения, то теперь я — вижу. Темнота стала жиже, в ней появились источники света.

Два материальных объекта неподвижно висели в теперь уже не таком темном пространстве. И один высвечивал другой. Высвечивал неравномерно, проявляя только одну сторону, обращенную к нему. Я же хотела видеть все, что могла бы. И я аккуратно провернула Объект, чтобы рассмотреть его. Это немудреное действие заинтересовало меня. Пусть он так и дальше крутится, — движение — одна из сторон моей натуры. Я не могу быть в покое, угасая при этом. Так пусть и созданное мной — движется. Утвердившись на поверхности, я стронулась, вынуждая стронуться вслед за моими побуждениями и материальное. Быстрее, быстрее… ещё быстрее.

Я слишком увлеклась! Движение материального, по мной же созданным взаимосвязям, обладало последствиями. Силой раскрутившегося Объекта меня отшвырнуло, и его вращение я наблюдала теперь издалека. М-да, если я хочу там находиться, мне придется его замедлить. Пока я наблюдала за всем со стороны, я увидела, что материальное все больше и больше развивает последствия движения. Теперь я воочию видела то, что до того было для меня лишь цепочкой последствий при воздействии на узел начального состояния. Среды, до того спокойно находившиеся в том состоянии, что были созданы — тоже менялись. Твердое растрескалось и впустило в себя жидкое; мягкое так вообще — банальным образом распласталось по любой могущей удержать его поверхности, а сыпучее разметало абсолютно бессистемно. Более того, среды все больше тяготели к тому, чтобы улететь с массива материального так же, как это ранее сделала я. Попытка замедлить вращение привела к ещё большему разлому в твердом, и я испугалась что-то трогать, чтобы не разломать такое с трудом сделанное материальное. Решила просто подождать, пока оно само остановится. Когда Объект стал крутиться достаточно медленно, чтобы на нем удержалась я, я вернулась. Глазам моим предстало печальное зрелище — полная сумятица в средах и их взаимопроникновение вплоть до потери изначального состояния. Благо, оказалось, что законы движения материального не постоянны с момента возникновения, а меняются в зависимости от происходящего с материей. Теперь, когда движение не было интенсивным, материальное не выталкивало меня — оно меня притягивало. Среды тоже успокаивались и оседали, разделяясь и становясь такими, какими я их первый раз увидела. Правда, такой строгой границы меж ними уже не было — порядок исчез, уступив место красоте вольготно расположившихся друг в друге состояний. Сами среды, стронутые с покоя этим движением, тоже менялись — не полностью, но части их, взаимодействуя друг с другом, порождали новые формы и состояния. Движение — это развитие, вне зависимости, как оказалось, от приложения.

Я пролетала над всем этим богатством, любуясь сотворенным. Такое разное, оно притягивало взгляд, разительно отличаясь от пустоты, в которой я осознала себя. Сначала я исследовала твердое — я узнавала границы его сопротивления мне, осознавала его структуру и плотность, училась его осязать. Потом обратила свое внимание на жидкое. Оно лежало подо мной — спокойное и недвижимое, однако текучее и удерживаемое вместе только границами другой среды. Некое изменение заставило обратить на себя внимание, и я притормозила. Вернулась назад, снова переместилась вперед, пытаясь поймать то, что меня привлекло. Взгляд скользил по поверхности, отыскивая раздражитель и, наконец, я нашла искомое. Свет, падающий на материальное, отличался от того же, проходящего сквозь меня. Я придавала ему новые характеристики, и свет, преображенный мной, обретал… цвет. Слепящая белизна свечения сменялась нежным искрящимся голубым светом. И этот цвет придавал дополнительное очарование жидкому. Интересно, а такой же цвет будет у твердого, сыпучего, мягкого, наконец? Крутанулась, отыскивая ближайший островок другой среды — и изумилась. Повернутая другой стороной, я преобразовывала свет в цвет иначе. Различные цвета плыли по поверхности и перетекали друг в друга, отбрасываемые мной. Что во мне меняет свет? Вернее, можно ли так же изменить материальное, чтобы оно менялось не только под моим воздействием? И снова мне пришлось погрузиться в основу и менять, менять ее суть, пытаясь заставить чуждое мне пространство быть похожим на меня. И оно послушно менялось и плавилось под моими руками, связи, заставляющие материальное держаться вместе, находили новые пути и прокладывали новые дороги к тому желанию, что я хотела воплотить. Я хотела видеть ту же голубизну, незамутненную плотностью материального, и жидкое подчинялось моему желанию, становясь легче и прозрачнее. Я хотела видеть твердое как можно более осязаемым, и оно подчинялось, становясь плотнее и тяжелее. Я хотела видеть разнообразие — и материальное уступало моим просьбам, — взаимодействуя и меняясь от этого. Простая нить, связывающая материальное воедино — множилась и расширялась, становясь сетью и обрастая слоями. Возникали точки соприкосновения от взаимодействий, прокладывались новые нити от движения, определялись новые узлы стабильности и ключевые точки взаимосвязей.

Вынырнув из процесса творения, я снова увидела два Объекта — один, прекрасный в своем многообразии и крутящийся, показывающий все стороны своего очарования. И другой — освещающий плоды моих трудов. Они прекрасны. Я хочу, чтобы такой красоты было больше! Я слишком устала быть в пустоте, теперь я могу это изменить. И, уже зная, как создавать копию однажды произведенного, я полностью отдалась творческому процессу воссоздания материального. Очнулась только, когда почувствовала, что мне что-то мешает. Открыв глаза, мне оставалось только тихо выдохнуть:

— Ой!

Все видимое пространство заполонили материальные объекты. Расходясь от меня, как источника копирования, они были везде, куда только я могла посмотреть, находясь в совершенно зажатом ими состоянии.

Собранные в одном месте, они сталкивались — разом, попарно и кучей, по отдельности врезаясь во все и отлетая, крошась и раскалываясь на огромные куски. Слова «ой» как-то маловато для произошедшего. Огорченно смотрю на учиненное побоище. Передо мной плавает океан осколков — больших и маленьких, сохранивших часть первоначальной формы и полностью утративших ее, некоторые до сих пор кружатся и сталкиваются, другие медленно разлетаются подальше, третьи, не потеряв своего вращательного момента, уже образуют новые сборища. Все, из чего состояло материальное, разлетелось по пространству.

Жидкость так и висит капельками, иногда собираясь в группы и снова разбрызгиваясь, если оказывается в поле действия собирающихся в кучи обломков. Сыпучее не так заметно, мягкое примыкает в твердому и растворяется в нем. Материальное снова удивило меня. Организация его совсем не такая, как та, что царит внутри меня. Я все время забываю, что это состояние — иное, чем я. Ведь я создала новое, отличное от себя и, если у меня бы при подобном процессе творимое организовалось само, то здесь материальному требовался импульс. Воля, которая заставила бы сотворенное двигаться.

Вся красота созданного материального стерлась, растворившись в осколках учиненного мною побоища. Хорошо, что все это — лишь внешние проявления, суть, взаимосвязи материального по-прежнему целы, и теперь мне предстоит только лишь вновь придать форму материальному. Задумчиво ухватила кружащиеся неподалеку кусочки и совместила их, придав снова форму закольцованной бесконечности. Другая, большая скученность под моим взглядом тоже стала единой. И третья, и четвертая. Как выяснилось на пятой, взятой под контроль группе осколков — терпением я не отличалась. Мне было уже скучно делать одно и то же. Значит, нужно всего лишь организовать процесс так, чтобы это не требовало моего участия. Задумалась, машинально комкая в руках материальное, слепляя его и отщипывая кусочки. Снова слепляя и снова отщипывая. Чем я могу воздействовать? Есть у меня одна задумка… то самое вращение, случайно мной использованное — оно и будет определяющим фактором восстановления форм материального. Более того, такой выход устраивал меня полностью, потому что предполагал разнообразие. До побоища, мной учиненного, все материальное было идентичным, потому что создавалось путем копирования. Теперь же, предоставленные сами себе, они организуются абсолютно случайным образом — и вряд ли будут одинаковыми. А, значит, пустота наполнится разнообразием.

И я запускаю процесс вращения среди всех обломков моей жажды деятельности. Начинают вращение они крайне неохотно, раскачиваясь и убыстряясь, снова сталкиваясь и разлетаясь. Крупные обломки притягивают к себе соседей успешнее, но притягивают всех подряд, а потому бывает не только поглощение, но и столкновения двух-трех и больше таких же крупных кусков. Такие столкновения тоже вызывают маленькие катастрофы — они ещё успешнее разбрасывают созданные среды по окрестностям, отбрасывая их, подчас, дальше, чем они находились первоначально. Может, как-то структурировать их отношение друг к другу? Ведь они висят, как появились.

Более того, разломанные части светящихся объектов тоже подчинялись заданной программе и зачастую поглощались своими несветящимися собратьями. И получались совершенно дикие сочетания. Больше не было четкой градации, кто кого освещает. Мне же хотелось снова воссоздать ту красоту, что была до великого побоища. Пусть не везде, но хотя бы где-нибудь. Например, для той группы материального, что была сформирована моим непостоянным терпением. Я отобрала те частички, что светились — их вокруг меня осталось не очень много, — большая часть уже устроила свою судьбу, устремившись к ранее организованным скоплениям. И снова сделала привычную уже систему, когда один светящийся объект вырывает из тьмы другой. Правда, теперь вокруг меня был не один объект, а пять, но я решила, пусть так и остается. Теперь, после побоища, они все были разномастными и по размеру, и по составу. Моя вина — увлекшись восстановлением, я упустила из виду общий вид. Хотя, так мне даже больше нравится — я люблю разнообразие. И устала от пустоты.

Теперь, правда, мне бояться было нечего — вокруг меня все заполнено материальным. Я же хочу, чтобы материальное было не только вокруг меня, — пусть материальное будет везде, куда может дотянуться моя мысль. И дальше, если вдруг я наткнусь на границы. Но сделать это можно было только волевым усилием. Не самолично же мне разносить все в каждый уголок? Значит, нужно дать толчок к движению. Один раз я такое уже делала — и вот теперь, благодаря движению, среды сами собирают себя в единое.

В который раз я погружаюсь в себя, ища выход. И — мягко толкаю пространство. Получив сигнал, место побоища начинает расчищаться. Со мной остались только те шесть объектов, что невольно оказались слишком близко к центру воздействия и попали в «мертвую» зону. Один светящийся и пять, набранных во время моей попытки все сделать самой. «Пусть так и будут», — усмехнулась я и — отпустила их. И осмотрела результаты трудов своих. Сейчас все движущиеся объекты имели один начальный импульс и разлетались по одной траектории. Своими руками я лишила материальное возможности взаимодействия. Возможности изменения. И мне же нужно было исправить это. И снова движение — ответ на мой вопрос. Движение, как и взаимодействие — это развитие.

Должен быть не один вектор движения. Нужно разнообразие для возможности изменений. Цепочки движущихся объектов плавно бороздили пространство, расходясь от места первоначального толчка. Их движение ничем не прерывалось. Снова нужен был толчок — импульс, но не один, а несколько, разных по характеру, силе, направлению движения и предполагаемой траектории. Тут уж не обойдешься прямым воздействием на материальное. Нужно снова погружаться в основу, вносить новые взаимосвязи во все более сложную сетку их взаимоотношений. И я погрузилась туда, касаясь уже успевших сформироваться узлов, формируя новые и протягивая связи взаимодействия между не связанными ранее слоями. Движение — это не только импульс от начальной точки. Теперь это был сложный процесс, увязанный со многими параметрами созданной материальности. Как только сообщить объектам новые правила? Без воздействия на них они будут подчиняться однажды заданному курсу. И я встряхнулась, внося сумятицу в связанное сейчас со мной материальное. Встряхнулась вся, сообщая новые импульсы каждой точке пространства. Вступив в противоречие с первоначальным импульсом, всякое движение прекратилось. Материальные объекты дрожали на месте, не в силах определиться с главенствующим импульсом, задававшим движение. А потом вступили в силу взаимодействия те самые связи, которые я так долго формировала. Вступили в силу и вращение, и масса, и импульсы от столкновений, и сила между взаимодействующими объектами, даже толчки, до сих пор сообщающие вектор движения — и они оказались втянуты в цепь взаимодействия. И пошла цепная реакция. Стройные ряды объектов стали распадаться. Снова я наблюдала побоище, но теперь уже мне не нужно было его разгребать — оно распадалось само.

Теперь объекты имели не только первоначальный импульс, теперь они могли двигаться и по спирали, и по кругу, и волнообразно. Они двигаются, а, значит, будут меняться. Будут сталкиваться — и приобретать новые свойства. Будут что-то забирать, что-то отдавать. Будут образовывать конгломераты и распадаться, меняя направление изначального движения. Их изменение будет нескончаемым. Калейдоскоп всех возможных вариантов их встреч и расставаний будет для меня усладой глаз. Никогда больше пустота не будет такой всеобъемлющей. Уже ставшая родной система из шести объектов тоже претерпела изменения. Массы их составляющих оказывали воздействие друг на друга, и они подстраивались под движение друг друга, а то вращение, что было у них раньше, задало их траекторию движения, просто обозначив ее. Сыграло свою роль и то, что они были выпущены позже — они не были растерзаны взаимодействиями с другими группами объектов.