Неточные совпадения
Отец его, боевой генерал 1812 года, полуграмотный, грубый, но
не злой русский человек, всю жизнь свою тянул лямку, командовал сперва бригадой, потом дивизией и постоянно жил в провинции, где в силу своего чина играл
довольно значительную роль.
Тяжело было Павлу Петровичу даже тогда, когда княгиня Р. его любила; но когда она охладела к нему, а это случилось
довольно скоро, он чуть с ума
не сошел.
— Да полфунта
довольно будет, я полагаю. А у вас здесь, я вижу, перемена, — прибавил он, бросив вокруг быстрый взгляд, который скользнул и по лицу Фенечки. — Занавески вот, — промолвил он, видя, что она его
не понимает.
В простенке, над небольшим комодом, висели
довольно плохие фотографические портреты Николая Петровича в разных положениях, сделанные заезжим художником; тут же висела фотография самой Фенечки, совершенно
не удавшаяся: какое-то безглазое лицо напряженно улыбалось в темной рамочке, — больше ничего нельзя было разобрать; а над Фенечкой — Ермолов, [Ермолов Алексей Петрович (1772–1861) — генерал, соратник А. В. Суворова и М. И. Кутузова, герой Отечественной войны 1812 года.
Кончив сонату, Катя,
не принимая рук с клавишей, спросила: «
Довольно?» Аркадии объявил, что
не смеет утруждать ее более, и заговорил с ней о Моцарте; спросил ее — сама ли она выбрала эту сонату или кто ей ее отрекомендовал?
— Тем хуже. Во всяком случае, я
довольно наказан. Мое положение, с этим вы, вероятно, согласитесь, самое глупое. Вы мне написали: зачем уезжать? А я
не могу и
не хочу остаться. Завтра меня здесь
не будет…
— Э! да ты, я вижу, Аркадий Николаевич, понимаешь любовь, как все новейшие молодые люди: цып, цып, цып, курочка, а как только курочка начинает приближаться, давай бог ноги! Я
не таков. Но
довольно об этом. Чему помочь нельзя, о том и говорить стыдно. — Он повернулся на бок. — Эге! вон молодец муравей тащит полумертвую муху. Тащи ее, брат, тащи!
Не смотри на то, что она упирается, пользуйся тем, что ты, в качестве животного, имеешь право
не признавать чувства сострадания,
не то что наш брат, самоломанный!
— А? что?
не по вкусу? — перебил его Базаров. — Нет, брат! Решился все косить — валяй и себя по ногам!.. Однако мы
довольно философствовали. «Природа навевает молчание сна», — сказал Пушкин.
Разговаривая однажды с отцом, он узнал, что у Николая Петровича находилось несколько писем,
довольно интересных, писанных некогда матерью Одинцовой к покойной его жене, и
не отстал от него до тех пор, пока
не получил этих писем, за которыми Николай Петрович принужден был рыться в двадцати различных ящиках и сундуках.
— Четыре… пять… Отойди, братец, отойди; можешь даже за дерево стать и уши заткнуть, только глаз
не закрывай; а повалится кто, беги подымать. Шесть… семь… восемь… — Базаров остановился. —
Довольно? — промолвил он, обращаясь к Павлу Петровичу, — или еще два шага накинуть?
—
Довольно и так, — повторил за Катей Аркадий. — Да, да, — продолжал он, — вы недаром одной крови с Анной Сергеевной; вы так же самостоятельны, как она; но вы более скрытны. Вы, я уверен, ни за что первая
не выскажете своего чувства, как бы оно ни было сильно и свято…
— Все у вас благополучно, но
не все здоровы, — проговорил Базаров. — А ты
не тараторь, вели принести мне квасу, присядь и слушай, что я тебе сообщу в немногих, но, надеюсь,
довольно сильных выражениях.
— Роль тетки, наставницы, матери, как хотите назовите. Кстати, знаете ли, что я прежде хорошенько
не понимала вашей тесной дружбы с Аркадием Николаичем; я находила его
довольно незначительным. Но теперь я его лучше узнала и убедилась, что он умен… А главное, он молод, молод…
не то, что мы с вами, Евгений Васильич.
Неточные совпадения
Осип. Да так. Бог с ними со всеми! Погуляли здесь два денька — ну и
довольно. Что с ними долго связываться? Плюньте на них!
не ровен час, какой-нибудь другой наедет… ей-богу, Иван Александрович! А лошади тут славные — так бы закатили!..
Артемий Филиппович (в сторону).Эка, черт возьми, уж и в генералы лезет! Чего доброго, может, и будет генералом. Ведь у него важности, лукавый
не взял бы его,
довольно. (Обращаясь к нему.)Тогда, Антон Антонович, и нас
не позабудьте.
А нам земля осталася… // Ой ты, земля помещичья! // Ты нам
не мать, а мачеха // Теперь… «А кто велел? — // Кричат писаки праздные, — // Так вымогать, насиловать // Кормилицу свою!» // А я скажу: — А кто же ждал? — // Ох! эти проповедники! // Кричат: «
Довольно барствовать! // Проснись, помещик заспанный! // Вставай! — учись! трудись!..»
Стародум. Поверь мне, всякий найдет в себе
довольно сил, чтоб быть добродетельну. Надобно захотеть решительно, а там всего будет легче
не делать того, за что б совесть угрызала.
Что же касается до мер строгости, то они всякому, даже
не бывшему в кадетских корпусах,
довольно известны.