Неточные совпадения
Павел Петрович почти не видался с братом с тех пор,
как тот поселился в деревне: свадьба Николая Петровича совпала с самыми первыми
днями знакомства Павла Петровича с княгиней.
Аркадий сказал правду: Павел Петрович не раз помогал своему брату; не раз, видя,
как он бился и ломал себе голову, придумывая,
как бы извернуться, Павел Петрович медленно подходил к окну и, засунув руки в карманы, бормотал сквозь зубы: «Mais je puis vous donner de l'argent», [Но я могу дать тебе денег (фр.).] — и давал ему денег; но в этот
день у него самого ничего не было, и он предпочел удалиться.
Хозяйственные дрязги наводили на него тоску; притом ему постоянно казалось, что Николай Петрович, несмотря на все свое рвение и трудолюбие, не так принимается за
дело,
как бы следовало; хотя указать, в чем собственно ошибается Николай Петрович, он не сумел бы.
— Вот
как мы с тобой, — говорил в тот же
день, после обеда Николай Петрович своему брату, сидя у него в кабинете: — в отставные люди попали, песенка наша спета. Что ж? Может быть, Базаров и прав; но мне, признаюсь, одно больно: я надеялся именно теперь тесно и дружески сойтись с Аркадием, а выходит, что я остался назади, он ушел вперед, и понять мы друг друга не можем.
— Это совершенно другой вопрос. Мне вовсе не приходится объяснять вам теперь, почему я сижу сложа руки,
как вы изволите выражаться. Я хочу только сказать, что аристократизм — принсип, а без принсипов жить в наше время могут одни безнравственные или пустые люди. Я говорил это Аркадию на другой
день его приезда и повторяю теперь вам. Не так ли, Николай?
— Браво! браво! Слушай, Аркадий… вот
как должны современные молодые люди выражаться! И
как, подумаешь, им не идти за вами! Прежде молодым людям приходилось учиться; не хотелось им прослыть за невежд, так они поневоле трудились. А теперь им стоит сказать: все на свете вздор! — и
дело в шляпе. Молодые люди обрадовались. И в самом
деле, прежде они просто были болваны, а теперь они вдруг стали нигилисты.
— Знаешь ли что? — говорил в ту же ночь Базаров Аркадию. — Мне в голову пришла великолепная мысль. Твой отец сказывал сегодня, что он получил приглашение от этого вашего знатного родственника. Твой отец не поедет; махнем-ка мы с тобой в ***; ведь этот господин и тебя зовет. Вишь,
какая сделалась здесь погода; а мы прокатимся, город посмотрим. Поболтаемся
дней пять-шесть, и баста!
Он спросит, например:
какой сегодня
день?
— Нет, это мешает, мешает! — воскликнула Евдоксия и приказала, однако, своей прислужнице распорядиться и насчет завтрака, и насчет шампанского. —
Как вы об этом думаете? — прибавила она, обращаясь к Базарову. — Я уверена, вы
разделяете мое мнение.
—
Как? Вы, стало быть,
разделяете мнение Прудона? [Прудон Пьер Жозеф (1809–1865) — французский публицист, экономист и социолог, один из основателей анархизма; противник эмансипации женщин. Маркс подверг уничтожающей критике реакционные взгляды Прудона.]
— Посмотрим, к
какому разряду млекопитающих принадлежит сия особа, — говорил на следующий
день Аркадию Базаров, поднимаясь вместе с ним по лестнице гостиницы, в которой остановилась Одинцова. — Чувствует мой нос, что тут что-то неладно.
— Экой ты чудак! — небрежно перебил Базаров. — Разве ты не знаешь, что на нашем наречии и для нашего брата «неладно» значит «ладно»? Пожива есть, значит. Не сам ли ты сегодня говорил, что она странно вышла замуж, хотя, по мнению моему, выйти за богатого старика —
дело ничуть не странное, а, напротив, благоразумное. Я городским толкам не верю; но люблю думать,
как говорит наш образованный губернатор, что они справедливы.
— Помилуйте, батюшка,
как можно! — залепетал Тимофеич (он вспомнил строгий наказ, полученный от барина при отъезде). — В город по господским
делам ехали да про вашу милость услыхали, так вот и завернули по пути, то есть — посмотреть на вашу милость… а то
как же можно беспокоить!
Вечером того же
дня Одинцова сидела у себя в комнате с Базаровым, а Аркадий расхаживал по зале и слушал игру Кати. Княжна ушла к себе наверх; она вообще терпеть не могла гостей, и в особенности этих «новых оголтелых»,
как она их называла. В парадных комнатах она только дулась; зато у себя, перед своею горничной, она разражалась иногда такою бранью, что чепец прыгал у ней на голове вместе с накладкой. Одинцова все это знала.
— В самом
деле? Ну, теперь я понимаю, почему мы сошлись с вами; ведь и вы такой же,
как я.
— Это уже не мое
дело; это
дело другого разбирать,
какая моя цена. Главное, надо уметь отдаться.
«Ну
как скажет на два
дня», — думала она, и сердце у ней замирало.
— Нет! — говорил он на следующий
день Аркадию, — уеду отсюда завтра. Скучно; работать хочется, а здесь нельзя. Отправлюсь опять к вам в деревню; я же там все свои препараты оставил. У вас, по крайней мере, запереться можно. А то здесь отец мне твердит: «Мой кабинет к твоим услугам — никто тебе мешать не будет»; а сам от меня ни на шаг. Да и совестно как-то от него запираться. Ну и мать тоже. Я слышу,
как она вздыхает за стеной, а выйдешь к ней — и сказать ей нечего.
— Нелегко. Черт меня дернул сегодня подразнить отца: он на
днях велел высечь одного своего оброчного мужика — и очень хорошо сделал; да, да, не гляди на меня с таким ужасом — очень хорошо сделал, потому что вор и пьяница он страшнейший; только отец никак не ожидал, что я об этом,
как говорится, известен стал. Он очень сконфузился, а теперь мне придется вдобавок его огорчить… Ничего! До свадьбы заживет.
Дуняша бегала взад и вперед
как угорелая и то и
дело хлопала дверями; а Петр даже в третьем часу ночи все еще пытался сыграть на гитаре вальс-казак.
К довершению всего, мужики начали между собою ссориться: братья требовали
раздела, жены их не могли ужиться в одном доме; внезапно закипала драка, и все вдруг поднималось на ноги,
как по команде, все сбегалось перед крылечко конторы, лезло к барину, часто с избитыми рожами, в пьяном виде, и требовало суда и расправы; возникал шум, вопль, бабий хныкающий визг вперемежку с мужскою бранью.
Базаров держался в отдалении от этих «дрязгов», да ему,
как гостю, не приходилось и вмешиваться в чужие
дела.
Десяти
дней не прошло со времени его возвращения в Марьино,
как уже он опять, под предлогом изучения механизма воскресных школ, скакал в город, а оттуда в Никольское.
Гораздо чаще своего брата посещал Базарова Николай Петрович; он бы каждый
день приходил,
как он выражался «учиться», если бы хлопоты по хозяйству не отвлекали его.
Раздался топот конских ног по дороге… Мужик показался из-за деревьев. Он гнал двух спутанных лошадей перед собою и, проходя мимо Базарова, посмотрел на него как-то странно, не ломая шапки, что, видимо, смутило Петра,
как недоброе предзнаменование. «Вот этот тоже рано встал, — подумал Базаров, — да, по крайней мере, за
делом, а мы?»
— Я Николая Петровича одного на свете люблю и век любить буду! — проговорила с внезапною силой Фенечка, между тем
как рыданья так и поднимали ее горло, — а что вы видели, так я на Страшном суде скажу, что вины моей в том нет и не было, и уж лучше мне умереть сейчас, коли меня в таком
деле подозревать могут, что я перед моим благодетелем, Николаем Петровичем…
— Тише, тише, — перебил его Павел Петрович. — Не разбереди ногу твоего благоразумного брата, который под пятьдесят лет дрался на дуэли,
как прапорщик. Итак, это
дело решенное: Фенечка будет моею… belle-soeur. [Свояченицей (фр.).]
Видишь ли, человеку иногда полезно взять себя за хохол да выдернуть себя вон,
как редьку из гряды; это я совершил на
днях…
—
Какие мои
дела с Анной Сергеевной?
— Где понять! — отвечал другой мужик, и, тряхнув шапками и осунув кушаки, оба они принялись рассуждать о своих
делах и нуждах. Увы! презрительно пожимавший плечом, умевший говорить с мужиками Базаров (
как хвалился он в споре с Павлом Петровичем), этот самоуверенный Базаров и не подозревал, что он в их глазах был все-таки чем-то вроде шута горохового…
Арина Власьевна тоже не ложилась и, чуть отворив дверь кабинета, то и
дело подходила послушать, «
как дышит Енюша», и посмотреть на Василия Ивановича.
— Эка, подумаешь! — промолвил Базаров, — слово-то что значит! Нашел его, сказал: «кризис» — и утешен. Удивительное
дело,
как человек еще верит в слова. Скажут ему, например, дурака и не прибьют, он опечалится; назовут его умницей и денег ему не дадут — он почувствует удовольствие.
— Спасибо, — усиленно заговорил он, — я этого не ожидал. Это доброе
дело. Вот мы еще раз и увиделись,
как вы обещали.
— Великодушная! — шепнул он. — Ох,
как близко, и
какая молодая, свежая, чистая… в этой гадкой комнате!.. Ну, прощайте! Живите долго, это лучше всего, и пользуйтесь, пока время. Вы посмотрите, что за безобразное зрелище: червяк полураздавленный, а еще топорщится. И ведь тоже думал: обломаю
дел много, не умру, куда! задача есть, ведь я гигант! А теперь вся задача гиганта —
как бы умереть прилично, хотя никому до этого
дела нет… Все равно: вилять хвостом не стану.
— Меня вы забудете, — начал он опять, — мертвый живому не товарищ. Отец вам будет говорить, что вот, мол,
какого человека Россия теряет… Это чепуха; но не разуверяйте старика. Чем бы дитя ни тешилось… вы знаете. И мать приласкайте. Ведь таких людей,
как они, в вашем большом свете
днем с огнем не сыскать… Я нужен России… Нет, видно, не нужен. Да и кто нужен? Сапожник нужен, портной нужен, мясник… мясо продает… мясник… постойте, я путаюсь… Тут есть лес…
Фенечка, Федосья Николаевна, после мужа и Мити никого так не обожает,
как свою невестку, и когда та садится за фортепьяно, рада целый
день не отходить от нее.