Неточные совпадения
— Он самый и есть, — отозвался вошедший. — А
вы что ж это? туалет свой совершаете? Дело! Дело! (Голос человека, прозывавшегося Иваном Демьянычем, звучал, так же как и смех его, чем-то металлическим.) Я к братишке вашему припер было урок давать; да он, знать, простудился, чихает все. Действовать не может. Вот я и завернул к
вам пока, отогреться.
Кстати, Александр Давыдыч,
что вас давно не видать?
— Но это происходит оттого,
что вы еще не знаете моей комплекции.
Он
вам скажет,
что старик Ратч — простяк, русак, хоть и не по происхождению, а по духу, ха-ха!
— Я надворная советница, вот кто я! И, стало быть, я русская дама, и все,
что вы теперь будете говорить…
— Да, я слышал.
Вы вчера забрели в наш табор. Ну и
что ж, музицировали?
—
Что я
вас хотел попросить, Александр Давыдыч… Нельзя ли как-нибудь старца моего вразумить…
Вы вот дуэты с ним разыгрываете… Дает мне пять синеньких в месяц… Это
что же такое?! На табак не хватает. Еще толкует: не делай долгов! Я бы его на мое место посадил и посмотрел бы! Я ведь никаких пенсий не получаю; не то
что иные (Виктор произнес это последнее слово с особенным ударением). А деньжищев у него много, я знаю. Со мной Лазаря петь нечего, меня не проведешь. Шалишь! Руки-то себе нагрел тоже… ловко!
— Нет,
что ж! Уж лучше старика умаслить… Впрочем, — прибавил Виктор, почесав себе нос всею пятерней, — дайте, коли можете, рублей двадцать пять… Сколько бишь я
вам должен?
— Вот, сударь, — начал г. Ратч и ударил себя по ляжке, — в каких занятиях
вы нас с Сусанной Ивановной застали: счетами занимаемся. Супруга моя в «арихметике» не сильна, а я, признаться, глаза свои берегу. Без очков не могу читать,
что прикажете делать? Пускай же молодежь потрудится, ха-ха! Порядок требует. Впрочем, дело не к спеху… Спешить, смешить, блох ловить, ха-ха!
— Постой, однако, постой, — заговорил г. Ратч. —
Что за беда,
что не в туалете… (На Сусанне было очень старенькое, почти детское платьице с короткими рукавчиками.) Дорогой гость не взыщет, а мне бы только позапрошлую неделю очистить…
Вы позволите? — обратился он ко мне. — Мы ведь с
вами не на церемониалах!
— Виктор взял у Элеоноры Карповны; он сказал,
что вы ему разрешили, — отвечала также вполголоса Сусанна.
— О, конечно! Только
вы не полагайте, — обратился ко мне Ратч, — не извольте полагать, милостивый государь,
что сие происходит от излишней нашей доброты и якобы кротости душевной; а просто мы с Сусанной Ивановной воображаем себя столь высоко вознесенными,
что у-у! Шапка назад валится, как говорится по-русски, и уже никакая критика до нас досягать не может. Самолюбие, милостивый государь, самолюбие! Оно нас доехало, да, да!
—
Вы принадлежите к двум различным музыкальным поколеньям, — начал я с насильственною развязностью, самою этою развязностью желая дать понять,
что я ничего не замечаю, — а потому не удивительно,
что вы не сходитесь в своих мнениях… Но, Иван Демьяныч,
вы мне позволите стать на сторону… более молодого поколения. Я профан, конечно; но признаюсь
вам, ничего в музыке еще не произвело на меня такого впечатления, как та… как то,
что Сусанна Ивановна нам сейчас сыграла.
— И почему
вы полагаете, — закричал он, весь еще багровый от кашля, —
что мы желаем завербовать
вас в наш лагерь? (Он выговорил Lager по-немецки.) Нисколько нам это не нужно, бардзо дзенкуем! [Премного благодарны! (польск.).] Вольному воля, спасенному спасение! А
что касательно двух поколений, то это точно: нам, старикам, с
вами, молодыми, жить трудно, очень трудно! Наши понятия ни в
чем не согласны: ни в художестве, ни в жизни, ни даже в морали. Не правда ли, Сусанна Ивановна?
— Мне кажется, Иван Демьяныч, и
вы иногда умели ставить себя выше того,
что называют предрассудками.
—
Вы были в театре! — воскликнул он, взмахнув руками. — Как же это я
вас не видал? Я очень рад,
что встретил
вас.
Вы непременно должны со мной поужинать. Пойдемте; я угощаю!
— Нашли щедрого! Как же, держи карман!.. Сегодня утром, понадеявшись на ваше ходатайство, я попросил у него денег.
Что же,
вы думаете, мне отвечал жидомор? «Я, говорит, твои долги, изволь, заплачу. До двадцати пяти рублей включительно!» Слышите: включительно! Нет, милостивый государь, это на мое сиротство бог послал. Случай такой вышел.
— Послушайте-ка, Александр Давыдыч, — промолвил он, — скажите, пожалуйста, за
что вы меня презираете?
— Да так же… Я очень хорошо чувствую и знаю,
что вы меня презираете, и этот господин (он указал на меня пальцем) тоже, туда же! И хоть бы
вы сами очень уже высокою нравственностью отличались, а то такой же грешник, как мы все. Еще хуже. В тихом омуте… пословицу знаете?
—
Что вы хотите этим сказать? — спросил он.
—
Вы сами не понимаете,
что вы такое лепечете!
Вы пьяны, — проговорил Фустов, доставая пальто со стены. — Обыграл, наверное, какого-то дурака и врет теперь черт знает
что!
— Обыграл! Зачем же
вы вино пили? Оно ведь на выигрышные деньги куплено. А врать мне нечего. Не я виноват,
что Сусанна Ивановна в своей прошедшей жизни…
—
Вы узнаете
что. Петр, пойдем.
— Пожалуйста, успокойтесь, сядьте, — заговорил я опять, — вот тут, на диване.
Что такое случилось? Сядьте, прошу
вас.
—
Вы знаете его адрес? — повторила она. — Ну, так напишите ему,
что он убил меня.
Вы хороший человек, я знаю. С
вами он не говорил обо мне, наверное, а со мной он говорило
вас. Напишите… ах, напишите ему, чтоб он поскорее вернулся, если он хочет еще застать меня в живых!.. Да нет! Он меня уже не застанет.
— Сусанна Ивановна! — чуть не вскрикнул я, — придите в себя, прошу
вас!
Что с
вами? К
чему такое отчаяние!
Вы увидите, все разъяснится, какое-нибудь недоразумение… неожиданный случай…
Вы увидите, он скоро возвратится. Я ему дам знать, я сегодня же ему напишу… Но я не повторю ему ваших слов… Как можно!
— Он меня не застанет, — промолвила Сусанна все тем же тихим голосом. — Неужели бы я пришла сюда, к
вам, к незнакомому человеку, если бы не знала,
что не останусь жива? Ах, все мое последнее унесено безвозвратно! Вот мне и не хотелось умереть так, в одиночку, в молчанку, не сказав никому: «Я все потеряла… и я умираю… Посмотрите!»
—
Что вы говорите? — промолвила она с видимым усилием.
— Однако позвольте, Сусанна Ивановна, — начал я, — почему же
вы полагаете,
что Александр Давыдыч имел разговор… с тем человеком?
Только и осталось у меня в памяти,
что восклицание г. Ратча: «Сусанна Ивановна, извольте идти, мать
вас благословить желает!», а потом бледная рука из-под тяжелого одеяла, дыхание мучительное, закатившийся глаз…
Я
вас поручил моему брату и не сомневаюсь,
что он уважит мою волю…
«
Что это у
вас за бунтовщицкие глаза? — кричал он иногда за обедом, напившись пива и стуча по столу ладонью, —
вы, может быть, думаете: я, дескать, молчалива, как овечка, стало быть, я права…
«
Что же касается до меня, — прибавил он, — то прошу
вас быть всегда во мне уверенною, и знайте,
что для меня
вы сестра, да, сестра».
Меня
вам не провести, а спесь я вашу сшибу!» И тут же в одно утро объявил мне,
что вышел от Семена Матвеича приказ, чтобы мне вперед без приглашения к обеденному столу не являться…
— Сидите смирно, — начал он наконец, — и отвечайте мне. Докажите мне,
что ваша нравственность еще не совсем испорчена и
что вы в состоянии внять голосу рассудка. Увлечение я еще извинить могу, но упорство закоренелое — никогда! Мой сын… — Тут он перевел дыхание. — Михайло Семеныч обещал
вам жениться на
вас? Не правда ли? Отвечайте же! Обещал? а?
Но, не говоря уже о том,
что вы не четырнадцатилетний ребенок и должны же знать,
что все молодые балбесы не скупятся на самые нелепые обещанья, лишь бы добиться своих целей, не говоря об этом… но неужели же
вы могли надеяться,
что я, я, столбовой дворянин, Семен Матвеич Колтовской, когда-нибудь дам мое согласие на подобный брак!
И со всем тем я
вам уже доказал,
что я не изверг,
что и у меня есть сердце.
А я, не хвастаясь, скажу, я бы не ограничился тем,
что уже сделал для
вас; я всегда готов был — и готов еще теперь — устроить, упрочить ваше благосостояние, обеспечить
вас вполне, потому
что я знаю
вам цену, отдаю справедливость вашим талантам, вашему уму, да и, наконец…
У
вас такие глазки,
что, признаться… я вот старик, а совершенно равнодушно видеть их… я понимаю… это трудно, это действительно трудно.
— И
вы,
вы, брат… брат вашего брата,
вы дерзнули,
вы решились… За кого же
вы приняли меня? И неужели же
вы так слепы,
что не могли давно заметить то отвращение, которое
вы возбуждаете во мне?..
Вы смели употребить слово: предложение!.. Выпустите меня сейчас, сию минуту.
— И кого удивить вздумали? — говаривал он, чуть не фыркая от негодования, — право! Старичок, конечно, погорячился, поспешил, ну, и попал впросак; теперь, конечно, самолюбие его пострадало, беду теперь поправить нельзя. Подождать бы денька два, и все бы как по маслу пошло;
вы бы теперь не сидели на сухоедении, и я бы остался
чем был! То-то и есть: длинен у баб волос… а ум короток! Ну, да ладно; я свое возьму, и тот голубчик (он намекал на Мишеля) меня не забудет!
— Шш! шш!.. Полно
вам!
Что это! — промчалось по устам гостей.