И на Выборгской стороне, в доме вдовы Пшеницыной, хотя дни и ночи текут мирно, не внося буйных и внезапных перемен в
однообразную жизнь, хотя четыре времени года повторили свои отправления, как в прошедшем году, но жизнь все-таки не останавливалась, все менялась в своих явлениях, но менялась с такою медленною постепенностью, с какою происходят геологические видоизменения нашей планеты: там потихоньку осыпается гора, здесь целые века море наносит ил или отступает от берега и образует приращение почвы.
А Ромашов все глядел на карты, на кучи серебра и бумажек, на зеленое сукно, исписанное мелом, и в его отяжелевшей, отуманенной голове вяло бродили все одни и те же мысли: о своем падении и о нечистоте скучной,
однообразной жизни.
В сухой
однообразной жизни своей юности, в грубых и суеверных понятиях окружающей среды, она постоянно умела брать то, что соглашалось с ее естественными стремлениями к красоте, гармонии, довольству, счастью.
Неточные совпадения
Однообразный и безумный, // Как вихорь
жизни молодой, // Кружится вальса вихорь шумный; // Чета мелькает за четой. // К минуте мщенья приближаясь, // Онегин, втайне усмехаясь, // Подходит к Ольге. Быстро с ней // Вертится около гостей, // Потом на стул ее сажает, // Заводит речь о том, о сем; // Спустя минуты две потом // Вновь с нею вальс он продолжает; // Все в изумленье. Ленский сам // Не верит собственным глазам.
Но, чувствуя себя в состоянии самообороны и несколько торопясь с выводами из всего, что он слышал, Клим в неприятной ему «кутузовщине» уже находил ценное качество: «кутузовщина» очень упрощала
жизнь, разделяя людей на
однообразные группы, строго ограниченные линиями вполне понятных интересов.
Самгин ушел, удовлетворенный ее равнодушием к истории с кружком Пермякова. Эти маленькие волнения ненадолго и неглубоко волновали его; поток, в котором он плыл, становился все уже, но — спокойнее, события принимали все более
однообразный характер, действительность устала поражать неожиданностями, становилась менее трагичной, туземная
жизнь текла так ровно, как будто ничто и никогда не возмущало ее.
«Жить — нельзя!
Жизнь превращается в
однообразную, бесконечную драму».
Его уже давно удручали эти слова, он никогда не слышал в них ни радости, ни удовольствия. И все стыднее были
однообразные ласки ее, заученные ею, должно быть, на всю
жизнь. Порою необходимость в этих ласках уже несколько тяготила Клима, даже колебала его уважение к себе.