Неточные совпадения
Должно сознаться,
что многим лицам такого рода возражения казались (и
до сих пор кажутся) неопровержимыми; но Николай Артемьевич никак не подозревал того,
что Августина Христиановна в письмах к своей кузине, Феодолинде Петерзилиус, называла его: Mein Pinselchen.
— Да, — возразила Елена, — но Павел
до сих пор еще ничем не упрочил за собой этого права.
Что он сделал
до сих пор? Дайте мне руку и пойдемте по аллее. Он помешал нам. Мы говорили о сочинении вашего батюшки.
— Гм, — промычал Шубин. — Вот как ты выражаешься, а мне не
до пустяков. Видишь ли, — прибавил он, — я должен тебе заметить,
что я…
что… Думай обо мне,
что хочешь… я… ну да! Я влюблен в Елену.
— Да, — с принужденною небрежностию продолжал Шубин. — Это тебя удивляет? Скажу тебе более.
До нынешнего вечера я мог надеяться,
что и она со временем меня полюбит. Но сегодня я убедился,
что мне надеяться нечего. Она полюбила другого.
— Андрей Петрович, — заговорил он, — ты можешь думать обо мне,
что тебе угодно. Я даже готов согласиться,
что у меня теперь истерика, но я, ей-богу, влюблен в Елену, и Елена тебя любит. Впрочем, я обещал проводить тебя
до дому и сдержу свое обещание.
Ее сердце так обширно,
что обнимает всю природу,
до малейшего таракана или лягушки, словом все, за исключением родного отца.
После обеда он предложил Инсарову свести его к Стаховым; но тот отвечал,
что располагает посвятить весь вечер на переписку с своими болгарами и потому просит его отсрочить посещение Стаховых
до другого дня.
После долгих странствований, отдыхов, болтовни (Шубин пробовал даже играть в чехарду с каким-то прохожим беззубым мужичком, который все смеялся,
что с ним ни делали господа) молодые люди добрели
до «скверненького» трактирчика.
Берсенев понимал,
что воображение Елены поражено Инсаровым, и радовался,
что его приятель не провалился, как утверждал Шубин; он с жаром,
до малейших подробностей, рассказывал ей все,
что знал о нем (мы часто, когда сами хотим понравиться другому человеку, превозносим в разговоре с ним наших приятелей, почти никогда притом не подозревая,
что мы тем самым себя хвалим), и лишь изредка, когда бледные щеки Елены слегка краснели, а глаза светлели и расширялись, та нехорошая, уже им испытанная, грусть щемила его сердце.
Я не искал его не потому, чтоб я не почитал себя вправе убить его, — я бы очень спокойно убил его, — но потому,
что тут не
до частной мести, когда дело идет о народном, общем отмщении… или нет, это слово не годится… когда дело идет об освобождении народа.
Некоторые из них были без сюртуков, без галстухов и даже без жилетов и
до того неистово кричали bis,
что Анна Васильевна велела поскорее отъехать на другой конец пруда.
…Зачем Андрей Петрович рассказал мне сегодня об этих двух болгарах! Он как будто с намерением рассказал мне это.
Что мне
до господина Инсарова? Я сердита на Андрея Петровича.
…А ведь странно, однако,
что я
до сих пор,
до двадцати лет, никого не любила! Мне кажется,
что у Д. (буду называть его Д., мне нравится это имя: Дмитрий) оттого так ясно на душе,
что он весь отдался своему делу, своей мечте. Из
чего ему волноваться? Кто отдался весь… весь… весь… тому горя мало, тот уж ни за
что не отвечает. Не я хочу: то хочет. Кстати, и он, и я, мы одни цветы любим. Я сегодня сорвала розу. Один лепесток упал, он его поднял… Я ему отдала всю розу.
Он не мог, не возбуждая подозрения, оставаться у Берсенева, и потому вот на
чем они с Еленой порешили: Инсаров должен был вернуться в Москву и приехать к ним в гости раза два
до осени; с своей стороны, она обещалась писать ему письма и, если будет можно, назначить ему свидание где-нибудь около Кунцова.
Он ловко сдернул полотно, и взорам Берсенева предстала статуэтка, в дантановском вкусе, того же Инсарова. Злее и остроумнее невозможно было ничего придумать. Молодой болгар был представлен бараном, поднявшимся на задние ножки и склоняющим рога для удара. Тупая важность, задор, упрямство, неловкость, ограниченность так и отпечатались на физиономии «супруга овец тонкорунных», и между тем сходство было
до того поразительно, несомненно,
что Берсенев не мог не расхохотаться.
— Именно гадость, — повторил Берсенев. — Да и
что за вздор? В тебе вовсе нет тех залогов подобного развития, которыми
до сих пор, к несчастию, так обильно одарены наши артисты. Ты просто наклеветал на себя.
— Например, — продолжал Николай Артемьевич, — дочь моя, Елена. Не находите ли вы,
что пора ей наконец ступить твердою стопою на стезю… выйти замуж, я хочу сказать. Все эти умствования и филантропии хороши, но
до известной степени,
до известных лет. Пора ей покинуть свои туманы, выйти из общества разных артистов, школяров и каких-то черногорцев и сделаться, как все.
Елена чувствовала себя
до того счастливой,
что ей захотелось подразнить его.
— У меня? Слезы? — Она утерла глаза платком. — О глупый! Он еще не знает,
что и от счастья плачут. Так я хотела сказать: когда я увидала тебя в первый раз, я в тебе ничего особенного не нашла, право. Я помню, сначала Шубин мне гораздо более понравился, хотя я никогда его не любила, а
что касается
до Андрея Петровича, — о! тут была минута, когда я подумала: уж не он ли? А ты — ничего; зато… потом… Потом… так ты у меня сердце обеими руками и взял!
— Я тебя не понимаю. Ты меня прогоняешь?..
Что это ты делаешь? — проговорила она вдруг: он склонился с дивана почти
до полу и приник губами к ее ногам. — Не делай этого, Дмитрий… Дмитрий…
— Отцу нравится жених, — продолжал Николай Артемьевич, размахивая сухарем, — а дочери
что до этого за дело! Это было хорошо в прежние, патриархальные времена, а теперь мы все это переменили. Nous avons changé tout ça. [Мы все это переменили (фр.).] Теперь барышня разговаривает с кем ей угодно, читает,
что ей угодно; отправляется одна по Москве, без лакея, без служанки, как в Париже; и все это принято. На днях я спрашиваю: где Елена Николаевна? Говорят, изволили выйти. Куда? Неизвестно.
Что это — порядок?
Не говорю уже о легкомыслии, свойственном вашему полу, вашему возрасту… но кто мог ожидать,
что вы
до того забудетесь…
— Папенька, — проговорила Елена (она вся дрожала с ног
до головы, но голос ее был тверд), — вы вольны делать со мною все,
что угодно, но напрасно вы обвиняете меня в бесстыдстве и в притворстве. Я не хотела… огорчать вас заранее, но я поневоле на днях сама бы все вам сказала, потому
что мы на будущей неделе уезжаем отсюда с мужем.
Ну, положим, он молодец, он постоит за себя, хотя
до сих пор делал то же,
что и мы, грешные, да будто уж мы такая совершенная дрянь?
А то вот еще какие бывают:
до позорной тонкости самих себя изучили, щупают беспрестанно пульс каждому своему ощущению и докладывают самим себе: вот
что я, мол, чувствую, вот
что я думаю.
— Холодно! — возразил с быстрою, но горькою усмешкой Инсаров. — Хорош я буду солдат, коли мне холоду бояться. А приехал я сюда… я тебе скажу зачем. Я гляжу на это море, и мне кажется,
что отсюда ближе
до моей родины. Ведь она там, — прибавил он, протянув руку на восток. — Вот и ветер оттуда тянет.
По другим, более достоверным сведениям, гроб этот вовсе не был выкинут морем, но привезен и похоронен возле берега иностранной дамой, приехавшею из Венеции; некоторые прибавляли,
что даму эту видели потом в Герцеговине при войске, которое тогда собиралось; описывали даже ее наряд, черный с головы
до ног.
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья.
Что же
до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ,
что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий. Эк куда хватили! Ещё умный человек! В уездном городе измена!
Что он, пограничный,
что ли? Да отсюда, хоть три года скачи, ни
до какого государства не доедешь.
Городничий (с неудовольствием).А, не
до слов теперь! Знаете ли,
что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери?
Что? а?
что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Хлестаков. Да
что? мне нет никакого дела
до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь,
до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь,
что у меня нет ни копейки.
Иной раз все
до последней рубашки спустит, так
что на нем всего останется сертучишка да шинелишка…