Неточные совпадения
То под забором Степушка
сидит и редьку гложет, или морковь сосет, или грязный кочан капусты под себя крошит;
то ведро с водой куда-то тащит и кряхтит;
то под горшочком огонек раскладывает и какие-то черные кусочки из-за пазухи в горшок бросает;
то у себя в чуланчике деревяшкой постукивает, гвоздик приколачивает, полочку для хлебца устроивает.
Мелкопоместные — все либо на службе побывали, либо на месте не
сидят; а что покрупней —
тех и узнать нельзя.
— А я, батюшка, не жалуюсь. И слава Богу, что в рыболовы произвели. А
то вот другого, такого же, как я, старика — Андрея Пупыря — в бумажную фабрику, в черпальную, барыня приказала поставить. Грешно, говорит, даром хлеб есть… А Пупырь-то еще на милость надеялся: у него двоюродный племянник в барской конторе
сидит конторщиком; доложить обещался об нем барыне, напомнить. Вот
те и напомнил!.. А Пупырь в моих глазах племяннику-то в ножки кланялся.
Мальчики
сидели вокруг их; тут же
сидели и
те две собаки, которым так было захотелось меня съесть. Они еще долго не могли примириться с моим присутствием и, сонливо щурясь и косясь на огонь, изредка рычали с необыкновенным чувством собственного достоинства; сперва рычали, а потом слегка визжали, как бы сожалея о невозможности исполнить свое желание. Всех мальчиков было пять: Федя, Павлуша, Ильюша, Костя и Ваня. (Из их разговоров я узнал их имена и намерен теперь же познакомить с ними читателя.)
Вот зовет она его, и такая сама вся светленькая, беленькая
сидит на ветке, словно плотичка какая или пескарь, а
то вот еще карась бывает такой белесоватый, серебряный…
Я не тотчас ему ответил: до
того поразила меня его наружность. Вообразите себе карлика лет пятидесяти с маленьким, смуглым и сморщенным лицом, острым носиком, карими, едва заметными глазками и курчавыми, густыми черными волосами, которые, как шляпка на грибе, широко
сидели на крошечной его головке. Все тело его было чрезвычайно тщедушно и худо, и решительно нельзя передать словами, до чего был необыкновенен и странен его взгляд.
Молодые отпрыски, еще не успевшие вытянуться выше аршина, окружали своими тонкими, гладкими стебельками почерневшие, низкие пни; круглые губчатые наросты с серыми каймами,
те самые наросты, из которых вываривают трут, лепились к этим пням; земляника пускала по ним свои розовые усики; грибы тут же тесно
сидели семьями.
Со всем
тем, ехали мы довольно долго; я
сидел в одной коляске с Аркадием Павлычем и под конец путешествия почувствовал тоску смертельную,
тем более, что в течение нескольких часов мой знакомец совершенно выдохся и начинал уже либеральничать.
— Здесь главная господская контора, — перебил он меня. — Я вот дежурным
сижу… Разве вы вывеску не видали? На
то вывеска прибита.
Мужик глянул на меня исподлобья. Я внутренне дал себе слово во что бы
то ни стало освободить бедняка. Он
сидел неподвижно на лавке. При свете фонаря я мог разглядеть его испитое, морщинистое лицо, нависшие желтые брови, беспокойные глаза, худые члены… Девочка улеглась на полу у самых его ног и опять заснула. Бирюк
сидел возле стола, опершись головою на руки. Кузнечик кричал в углу… дождик стучал по крыше и скользил по окнам; мы все молчали.
— Э, да что с тобой толковать;
сиди смирно, а
то у меня, знаешь? Не видишь, что ли, барина?
Сидит он обыкновенно в таких случаях если не по правую руку губернатора,
то и не в далеком от него расстоянии; в начале обеда более придерживается чувства собственного достоинства и, закинувшись назад, но не оборачивая головы, сбоку пускает взор вниз по круглым затылкам и стоячим воротникам гостей; зато к концу стола развеселяется, начинает улыбаться во все стороны (в направлении губернатора он с начала обеда улыбался), а иногда даже предлагает тост в честь прекрасного пола, украшения нашей планеты, по его словам.
Войницын, который до
того времени неподвижно и прямо
сидел на своей лавке, с ног до головы обливаясь горячей испариной и медленно, но бессмысленно поводя кругом глазами, вставал, торопливо застегивал свой вицмундир доверху и пробирался боком к экзаменаторскому столу.
Он возвращается на свое место, так же неподвижно
сидит до конца экзамена, а уходя восклицает: «Ну баня! экая задача!» И ходит он целый
тот день по Москве, изредка хватаясь за голову и горько проклиная свою бесталанную участь.
Происходил он от старинного дома, некогда богатого; деды его жили пышно, по-степному:
то есть принимали званых и незваных, кормили их на убой, отпускали по четверти овса чужим кучерам на тройку, держали музыкантов, песельников, гаеров и собак, в торжественные дни поили народ вином и брагой, по зимам ездили в Москву на своих, в тяжелых колымагах, а иногда по целым месяцам
сидели без гроша и питались домашней живностью.
В течение рассказа Чертопханов
сидел лицом к окну и курил трубку из длинного чубука; а Перфишка стоял на пороге двери, заложив руки за спину и, почтительно взирая на затылок своего господина, слушал повесть о
том, как после многих тщетных попыток и разъездов Пантелей Еремеич наконец попал в Ромны на ярмарку, уже один, без жида Лейбы, который, по слабости характера, не вытерпел и бежал от него; как на пятый день, уже собираясь уехать, он в последний раз пошел по рядам телег и вдруг увидал, между тремя другими лошадьми, привязанного к хребтуку, — увидал Малек-Аделя!
Чертопханов перестал скитаться из угла в угол; он
сидел весь красный, с помутившимися глазами, которые он
то опускал на пол,
то упорно устремлял в темное окно; вставал, наливал себе водки, выпивал ее, опять садился, опять уставлял глаза в одну точку и не шевелился — только дыхание его учащалось и лицо все более краснело.
— С самого
того случая, — продолжала Лукерья, — стала я сохнуть, чахнуть; чернота на меня нашла; трудно мне стало ходить, а там уже — полно и ногами владеть; ни стоять, ни
сидеть не могу; все бы лежала.
— А
то раз, — начала опять Лукерья, — вот смеху-то было! Заяц забежал, право! Собаки, что ли, за ним гнались, только он прямо в дверь как прикатит!.. Сел близехонько и долго-таки
сидел, все носом водил и усами дергал — настоящий офицер! И на меня смотрел. Понял, значит, что я ему не страшна. Наконец, встал, прыг-прыг к двери, на пороге оглянулся — да и был таков! Смешной такой!
— Экая я! — проговорила вдруг Лукерья с неожиданной силой и, раскрыв широко глаза, постаралась смигнуть с них слезу. — Не стыдно ли? Чего я? Давно этого со мной не случалось… с самого
того дня, как Поляков Вася у меня был прошлой весной. Пока он со мной
сидел да разговаривал — ну, ничего; а как ушел он — поплакала я таки в одиночку! Откуда бралось!.. Да ведь у нашей сестры слезы некупленные. Барин, — прибавила Лукерья, — чай, у вас платочек есть… Не побрезгуйте, утрите мне глаза.