Неточные совпадения
Вообразите себе человека лет сорока пяти, высокого, худого,
с длинным и тонким
носом, узким лбом, серыми глазками, взъерошенными волосами и широкими насмешливыми губами.
Наружность самого гна Зверкова мало располагала в его пользу: из широкого, почти четвероугольного лица лукаво выглядывали мышиные глазки, торчал
нос, большой и острый,
с открытыми ноздрями; стриженые седые волосы поднимались щетиной над морщинистым лбом, тонкие губы беспрестанно шевелились и приторно улыбались.
Овсяников всегда спал после обеда, ходил в баню по субботам, читал одни духовные книги (причем
с важностью надевал на
нос круглые серебряные очки), вставал и ложился рано.
Мы пошли было
с Ермолаем вдоль пруда, но, во-первых, у самого берега утка, птица осторожная, не держится; во-вторых, если даже какой-нибудь отсталый и неопытный чирок и подвергался нашим выстрелам и лишался жизни, то достать его из сплошного майера наши собаки не были в состоянии: несмотря на самое благородное самоотвержение, они не могли ни плавать, ни ступать по дну, а только даром резали свои драгоценные
носы об острые края тростников.
Через четверть часа мы уже сидели на дощанике Сучка. (Собак мы оставили в избе под надзором кучера Иегудиила.) Нам не очень было ловко, но охотники народ неразборчивый. У тупого, заднего конца стоял Сучок и «пихался»; мы
с Владимиром сидели на перекладине лодки; Ермолай поместился спереди, у самого
носа. Несмотря на паклю, вода скоро появилась у нас под ногами. К счастью, погода была тихая, и пруд словно заснул.
Кучер мой сперва уперся коленом в плечо коренной, тряхнул раза два дугой, поправил седелку, потом опять пролез под поводом пристяжной и, толкнув ее мимоходом в морду, подошел к колесу — подошел и, не спуская
с него взора, медленно достал из-под полы кафтана тавлинку, медленно вытащил за ремешок крышку, медленно всунул в тавлинку своих два толстых пальца (и два-то едва в ней уместились), помял-помял табак, перекосил заранее
нос, понюхал
с расстановкой, сопровождая каждый прием продолжительным кряхтением, и, болезненно щурясь и моргая прослезившимися глазами, погрузился в глубокое раздумье.
Странное какое-то беспокойство овладевает вами в его доме; даже комфорт вас не радует, и всякий раз, вечером, когда появится перед вами завитый камердинер в голубой ливрее
с гербовыми пуговицами и начнет подобострастно стягивать
с вас сапоги, вы чувствуете, что если бы вместо его бледной и сухопарой фигуры внезапно предстали перед вами изумительно широкие скулы и невероятно тупой
нос молодого дюжего парня, только что взятого барином от сохи, но уже успевшего в десяти местах распороть по швам недавно пожалованный нанковый кафтан, — вы бы обрадовались несказанно и охотно бы подверглись опасности лишиться вместе
с сапогом и собственной вашей ноги вплоть до самого вертлюга…
Этот, по словам Аркадия Павлыча, государственный человек был роста небольшого, плечист, сед и плотен,
с красным
носом, маленькими голубыми глазами и бородой в виде веера.
Купрю не сшибешь!» — раздались на улице и на крыльце, и немного спустя вошел в контору человек низенького роста, чахоточный на вид,
с необыкновенно длинным
носом, большими неподвижными глазами и весьма горделивой осанкой.
Мерными шагами дошел он до печки, сбросил свою ношу, приподнялся, достал из заднего кармана табакерку, вытаращил глаза и начал набивать себе в
нос тертый донник, смешанный
с золой.
Отставной поручик Виктор Хлопаков, маленький, смугленький и худенький человек лет тридцати,
с черными волосиками, карими глазами и тупым вздернутым
носом, прилежно посещает выборы и ярмарки.
Татьяна Борисовна — женщина лет пятидесяти,
с большими серыми глазами навыкате, несколько тупым
носом, румяными щеками и двойным подбородком.
Попадался ли ему клочок бумаги, он тотчас выпрашивал у Агафьи-ключницы ножницы, тщательно выкраивал из бумажки правильный четвероугольник, проводил кругом каемочку и принимался за работу: нарисует глаз
с огромным зрачком, или греческий
нос, или дом
с трубой и дымом в виде винта, собаку «en face», похожую на скамью, деревцо
с двумя голубками и подпишет: «рисовал Андрей Беловзоров, такого-то числа, такого-то года, село Малые Брыки».
Покрытые лоском грачи и вороны, разинув
носы, жалобно глядели на проходящих, словно прося их участья; одни воробьи не горевали и, распуша перышки, еще яростнее прежнего чирикали и дрались по заборам, дружно взлетали
с пыльной дороги, серыми тучами носились над зелеными конопляниками.
Его маленькие желтые глазки так и бегали,
с тонких губ не сходила сдержанная напряженная улыбка, а
нос, острый и длинный, нахально выдвигался вперед, как руль.
Его впалые щеки, большие, беспокойные серые глаза, прямой
нос с тонкими, подвижными ноздрями, белый покатый лоб
с закинутыми назад светло-русыми кудрями, крупные, но красивые, выразительные губы — все его лицо изобличало человека впечатлительного и страстного.
Подле него стоял мужчина лет сорока, широкоплечий, широкоскулый,
с низким лбом, узкими татарскими глазами, коротким и плоским
носом, четвероугольным подбородком и черными блестящими волосами, жесткими, как щетина.
Прямо против него, на лавке под образами, сидел соперник Яшки — рядчик из Жиздры: это был невысокого роста плотный мужчина лет тридцати, рябой и курчавый,
с тупым вздернутым
носом, живыми карими глазками и жидкой бородкой.
Смотритель, человек уже старый, угрюмый,
с волосами, нависшими над самым
носом,
с маленькими заспанными глазами, на все мои жалобы и просьбы отвечал отрывистым ворчаньем, в сердцах хлопал дверью, как будто сам проклинал свою должность, и, выходя на крыльцо, бранил ямщиков, которые медленно брели по грязи
с пудовыми дугами на руках или сидели на лавке, позевывая и почесываясь, и не обращали особенного внимания на гневные восклицания своего начальника.
— Завтра… Ну, ну, ну, пожалуйста, — подхватил он поспешно и
с досадой, увидев, что она затрепетала вся и тихо наклонила голову, — пожалуйста, Акулина, не плачь. Ты знаешь, я этого терпеть не могу. (И он наморщил свой тупой
нос.) А то я сейчас уйду… Что за глупости — хныкать!
Сановник поддержал свое достоинство как нельзя лучше: покачивая головой назад, будто кланяясь, он выговорил несколько одобрительных слов, из которых каждое начиналось буквою а,произнесенною протяжно и в
нос;
с негодованием, доходившим до голода, посмотрел на бороду князя Козельского и подал разоренному штатскому генералу
с заводом и дочерью указательный палец левой руки.
Я его не помню; сказывают, недалекий был человек,
с большим
носом и веснушками, рыжий и в одну ноздрю табак нюхал; в спальне у матушки висел его портрет, в красном мундире
с черным воротником по уши, чрезвычайно безобразный.
У этого профессора было две дочери, лет двадцати семи, коренастые такие — Бог
с ними —
носы такие великолепные, кудри в завитках и глаза бледно-голубые, а руки красные
с белыми ногтями.
Один только наследник из Петербурга, важный мужчина
с греческим
носом и благороднейшим выражением лица, Ростислав Адамыч Штоппель, не вытерпел, пододвинулся боком к Недопюскину и надменно глянул на него через плечо.
Чертопханов снова обратился к Вензору и положил ему кусок хлеба на
нос. Я посмотрел кругом. В комнате, кроме раздвижного покоробленного стола на тринадцати ножках неровной длины да четырех продавленных соломенных стульев, не было никакой мебели; давным-давно выбеленные стены,
с синими пятнами в виде звезд, во многих местах облупились; между окнами висело разбитое и тусклое зеркальце в огромной раме под красное дерево. По углам стояли чубуки да ружья;
с потолка спускались толстые и черные нити паутин.
Маша слегка вспыхнула и
с замешательством улыбнулась. Я поклонился ей пониже. Очень она мне нравилась. Тоненький орлиный
нос с открытыми полупрозрачными ноздрями, смелый очерк высоких бровей, бледные, чуть-чуть впалые щеки — все черты ее лица выражали своенравную страсть и беззаботную удаль. Из-под закрученной косы вниз по широкой шее шли две прядки блестящих волосиков — признак крови и силы.
Она подошла к окну и села. Я не хотел увеличить ее смущенья и заговорил
с Чертопхановым. Маша легонько повернула голову и начала исподлобья на меня поглядывать украдкой, дико, быстро. Взор ее так и мелькал, словно змеиное жало. Недопюскин подсел к ней и шепнул ей что-то на ухо. Она опять улыбнулась. Улыбаясь, она слегка морщила
нос и приподнимала верхнюю губу, что придавало ее лицу не то кошачье, не то львиное выражение…
В предчувствии торжества, столь чудным образом повторенного торжества, — Чертопханов загоготал победоносно, потряс нагайкой — охотники сами скакали, а сами не спускали глаз
с лихого наездника, — конь его летел стрелою, вот уже водомоина перед самым
носом — ну, ну, разом, как тогда!..
В задней комнате дома, сырой и темной, на убогой кровати, покрытой конскою попоной,
с лохматой буркой вместо подушки, лежал Чертопханов, уже не бледный, а изжелта-зеленый, как бывают мертвецы, со ввалившимися глазами под глянцевитыми веками,
с заостренным, но все еще красноватым
носом над взъерошенными усами.
— Привел! — воскликнул четверть часа спустя Ермолай, вваливаясь в избу. Вслед за ним вошел рослый мужик в белой рубахе, синих портах и лаптях, белобрысый, подслеповатый,
с рыжей бородкой клинушком, длинным пухлым
носом и разинутым ртом. Он точно смотрел «простецом».