Неточные совпадения
Мальчик
лет пятнадцати, кудрявый и краснощекий, сидел кучером и
с трудом удерживал сытого пегого жеребца.
Мы поехали шагом; за деревней догнал нас человек
лет сорока, высокого роста, худой,
с небольшой загнутой назад головкой.
Вообразите себе человека
лет сорока пяти, высокого, худого,
с длинным и тонким носом, узким лбом, серыми глазками, взъерошенными волосами и широкими насмешливыми губами.
Раз как-то, в юные
годы, он отлучился на два дня, увлеченный любовью; но эта дурь скоро
с него соскочила.
— Второй
год пошел
с Троицына дня.
Вот-с проезжаем мы раз через нашу деревню,
лет тому будет — как бы вам сказать, не солгать, —
лет пятнадцать.
Из уцелевших бревен на скорую руку сколотили избенку, покрыли ее барочным тесом, купленным
лет за десять для построения павильона на готический манер, и поселили в ней садовника Митрофана
с женой Аксиньей и семью детьми.
Это был человек
лет семидесяти,
с лицом правильным и приятным.
Я оглянулся и увидал мужика
лет пятидесяти, запыленного, в рубашке, в лаптях,
с плетеной котомкой и армяком за плечами.
Чувствую я, что больная моя себя губит; вижу, что не совсем она в памяти; понимаю также и то, что не почитай она себя при смерти, — не подумала бы она обо мне; а то ведь, как хотите, жутко умирать в двадцать пять
лет, никого не любивши: ведь вот что ее мучило, вот отчего она,
с отчаянья, хоть за меня ухватилась, — понимаете теперь?
Лет через пятьдесят, много семьдесят, эти усадьбы, «дворянские гнезда», понемногу исчезали
с лица земли; дома сгнивали или продавались на своз, каменные службы превращались в груды развалин, яблони вымирали и шли на дрова, заборы и плетни истреблялись.
На другое утро вошел я к жене, — дело было
летом, солнце освещало ее
с ног до головы, да так ярко.
Представьте себе, любезные читатели, человека полного, высокого,
лет семидесяти,
с лицом, напоминающим несколько лицо Крылова,
с ясным и умным взором под нависшей бровью,
с важной осанкой, мерной речью, медлительной походкой: вот вам Овсяников.
Он почитал за грех продавать хлеб — Божий дар, и в 40-м
году, во время общего голода и страшной дороговизны, роздал окрестным помещикам и мужикам весь свой запас; они ему на следующий
год с благодарностью взнесли свой долг натурой.
В Москве на оброке жила в швеях и оброк платила исправно, сто восемьдесят два рубля
с полтиной в
год…
Владимир отправился к Сучку
с Ермолаем. Я сказал им, что буду ждать их у церкви. Рассматривая могилы на кладбище, наткнулся я на почерневшую четырехугольную урну
с следующими надписями: на одной стороне французскими буквами: «Ci gît Théophile Henri, vicomte de Blangy» [Здесь покоится Теофиль Анри, граф Бланжи (фр.).]; на другой: «Под сим камнем погребено тело французского подданного, графа Бланжия; родился 1737, умре 1799
года, всего жития его было 62
года»; на третьей: «Мир его праху», а на четвертой...
Босоногий, оборванный и взъерошенный Сучок казался
с виду отставным дворовым,
лет шестидесяти.
— Да
лет, этак, мне было двадцать
с лишком.
— Покойников во всяк час видеть можно, —
с уверенностью подхватил Ильюшка, который, сколько я мог заметить, лучше других знал все сельские поверья… — Но а в родительскую субботу ты можешь и живого увидеть, за кем, то есть, в том
году очередь помирать. Стоит только ночью сесть на паперть на церковную да все на дорогу глядеть. Те и пойдут мимо тебя по дороге, кому, то есть, умирать в том
году. Вот у нас в прошлом
году баба Ульяна на паперть ходила.
— Примеч. авт.] выходит, там ведь есть бучило [Бучило — глубокая яма
с весенней водой, оставшейся после половодья, которая не пересыхает даже
летом.
Бывало, пойдет-от Вася
с нами,
с ребятками,
летом в речку купаться, — она так вся и встрепещется.
Я, к сожалению, должен прибавить, что в том же
году Павла не стало. Он не утонул: он убился, упав
с лошади. Жаль, славный был парень!
У другой бабы, молодой женщины
лет двадцати пяти, глаза были красны и влажны, и все лицо опухло от плача; поравнявшись
с нами, она перестала голосить и закрылась рукавом…
Я не тотчас ему ответил: до того поразила меня его наружность. Вообразите себе карлика
лет пятидесяти
с маленьким, смуглым и сморщенным лицом, острым носиком, карими, едва заметными глазками и курчавыми, густыми черными волосами, которые, как шляпка на грибе, широко сидели на крошечной его головке. Все тело его было чрезвычайно тщедушно и худо, и решительно нельзя передать словами, до чего был необыкновенен и странен его взгляд.
В низких кустах, «в мелочах», и на ссечках часто держатся маленькие серые птички, которые то и дело перемещаются
с деревца на деревцо и посвистывают, внезапно ныряя на
лету.
Я обернулся и увидел маленькую крестьянскую девочку,
лет восьми, в синем сарафанчике,
с клетчатым платком на голове и плетеным кузовком на загорелой голенькой руке.
Аркадий Павлыч любил, как он выражался, при случае побаловать себя и забрал
с собою такую бездну белья, припасов, платья, духов, подушек и разных несессеров, что иному бережливому и владеющему собою немцу хватило бы всей этой благодати на
год.
Несколько мужиков в пустых телегах попались нам навстречу; они ехали
с гумна и пели песни, подпрыгивая всем телом и болтая ногами на воздухе; но при виде нашей коляски и старосты внезапно умолкли, сняли свои зимние шапки (дело было
летом) и приподнялись, как бы ожидая приказаний.
Кроме полезного, Софрон заботился еще о приятном: все канавы обсадил ракитником, между скирдами на гумне дорожки провел и песочком посыпал, на ветряной мельнице устроил флюгер в виде медведя
с разинутой пастью и красным языком, к кирпичному скотному двору прилепил нечто вроде греческого фронтона и под фронтоном белилами надписал: «Пастроен вселе Шипилофке втысеча восем Сод саракавом
году.
— Пьяный человек-с, — отвечал бурмистр, в первый раз употребляя «слово-ер», — неработящий. Из недоимки не выходит вот уж пятый год-с.
На одном из столов сидел малый
лет двадцати,
с пухлым и болезненным лицом, крошечными глазками, жирным лбом и бесконечными висками.
В соседней комнате заскрипела кровать. Дверь отворилась, и вошел человек
лет пятидесяти, толстый, низкого росту,
с бычачьей шеей, глазами навыкате, необыкновенно круглыми щеками и
с лоском по всему лицу.
Я снова приподнялся. Вошел мужик огромного роста,
лет тридцати, здоровый, краснощекий,
с русыми волосами и небольшой курчавой бородой. Он помолился на образ, поклонился главному конторщику, взял свою шляпу в обе руки и выпрямился.
И все расхохотались, иные запрыгали. Громче всех заливался один мальчишка
лет пятнадцати, вероятно, сын аристократа между дворней: он носил жилет
с бронзовыми пуговицами, галстух лилового цвета и брюшко уже успел отрастить.
«Сичас, сичас!» — раздался тоненький голосок, послышался топот босых ног, засов заскрипел, и девочка,
лет двенадцати, в рубашонке, подпоясанная покромкой,
с фонарем в руке, показалась на пороге.
Зато ключница у него, женщина
лет тридцати пяти, черноглазая, чернобровая, полная, свежая и
с усами, по буднишним дням ходит в накрахмаленных платьях, а по воскресеньям и кисейные рукава надевает.
Юшка, высокий и худощавый старик
лет восьмидесяти, вошел
с рюмкой водки на темном крашеном подносе, испещренном пятнами телесного цвета.
Чьи это куры, чьи это куры?» Наконец одному дворовому человеку удалось поймать хохлатую курицу, придавив ее грудью к земле, и в то же самое время через плетень сада,
с улицы, перескочила девочка
лет одиннадцати, вся растрепанная и
с хворостиной в руке.
Белокурый гусарчик,
лет девятнадцати, подбирал пристяжную к поджарому иноходцу; ямщик, в низкой шляпе, обвитой павлиньим пером, в буром армяке и
с кожаными рукавицами, засунутыми за узкий зелененький кушак, искал коренника.
На биллиарде играл князь Н., молодой человек
лет двадцати двух,
с веселым и несколько презрительным лицом, в сюртуке нараспашку, красной шелковой рубахе и широких бархатных шароварах; играл он
с отставным поручиком Виктором Хлопаковым.
Отставной поручик Виктор Хлопаков, маленький, смугленький и худенький человек
лет тридцати,
с черными волосиками, карими глазами и тупым вздернутым носом, прилежно посещает выборы и ярмарки.
Лет восемь тому назад он на каждом шагу говорил: «Мое вам почитание, покорнейше благодарствую», и тогдашние его покровители всякий раз помирали со смеху и заставляли его повторять «мое почитание»; потом он стал употреблять довольно сложное выражение: «Нет, уж это вы того, кескесэ, — это вышло выходит», и
с тем же блистательным успехом;
года два спустя придумал новую прибаутку: «Не ву горяче па, человек Божий, обшит бараньей кожей» и т. д.
Копыта загремели по доскам, щелкнул кнут, и Петя, малый
лет сорока, рябой и смуглый, выскочил из конюшни вместе
с серым, довольно статным жеребцом, дал ему подняться на дыбы, пробежал
с ним раза два кругом двора и ловко осадил его на показном месте. Горностай вытянулся, со свистом фыркнул, закинул хвост, повел мордой и покосился на нас.
Татьяна Борисовна — женщина
лет пятидесяти,
с большими серыми глазами навыкате, несколько тупым носом, румяными щеками и двойным подбородком.
Если нет у ней гостя, сидит себе моя Татьяна Борисовна под окном и чулок вяжет — зимой;
летом в сад ходит, цветы сажает и поливает,
с котятами играет по целым часам, голубей кормит…
У одного из ее приятелей, хорошего и смирного молодого человека, была сестра, старая девица
лет тридцати восьми
с половиной, существо добрейшее, но исковерканное, натянутое и восторженное.
С самых ранних
лет почувствовал он охоту к рисованью.
Попадался ли ему клочок бумаги, он тотчас выпрашивал у Агафьи-ключницы ножницы, тщательно выкраивал из бумажки правильный четвероугольник, проводил кругом каемочку и принимался за работу: нарисует глаз
с огромным зрачком, или греческий нос, или дом
с трубой и дымом в виде винта, собаку «en face», похожую на скамью, деревцо
с двумя голубками и подпишет: «рисовал Андрей Беловзоров, такого-то числа, такого-то
года, село Малые Брыки».
Щепетильную застенчивость, осторожность и опрятность прежних
лет заменило небрежное молодечество, неряшество нестерпимое; он на ходу качался вправо и влево, бросался в кресла, обрушался на стол, разваливался, зевал во все горло;
с теткой,
с людьми обращался резко.
С того времени прошел
год. Беловзоров до сих пор живет у тетушки и все собирается в Петербург. Он в деревне стал поперек себя толще. Тетка — кто бы мог это подумать — в нем души не чает, а окрестные девицы в него влюбляются…