Неточные совпадения
Калиныч от него
не отставал; но Калиныча
более трогали описания природы, гор, водопадов, необыкновенных зданий, больших городов...
—
Не стану я вас, однако, долее томить, да и мне самому, признаться, тяжело все это припоминать. Моя больная на другой же день скончалась. Царство ей небесное (прибавил лекарь скороговоркой и со вздохом)! Перед смертью попросила она своих выйти и меня наедине с ней оставить. «Простите меня, говорит, я, может быть, виновата перед вами… болезнь… но, поверьте, я никого
не любила
более вас…
не забывайте же меня… берегите мое кольцо…»
Старушка заплакала. Я уже
более не расспрашивал ее о Радилове.
Ермолай
не возвращался
более часу. Этот час нам показался вечностью. Сперва мы перекликивались с ним очень усердно; потом он стал реже отвечать на наши возгласы, наконец умолк совершенно. В селе зазвонили к вечерне. Меж собой мы
не разговаривали, даже старались
не глядеть друг на друга. Утки носились над нашими головами; иные собирались сесть подле нас, но вдруг поднимались кверху, как говорится, «колом», и с криком улетали. Мы начинали костенеть. Сучок хлопал глазами, словно спать располагался.
«Ну, ну, ну!» — грозно кричал на него Ермолай, и Сучок карабкался, болтал ногами, прыгал и таки выбирался на
более мелкое место, но даже в крайности
не решался хвататься за полу моего сюртука.
Я нашел и настрелял довольно много дичи; наполненный ягдташ немилосердно резал мне плечо, но уже вечерняя заря погасала, и в воздухе, еще светлом, хотя
не озаренном
более лучами закатившегося солнца, начинали густеть и разливаться холодные тени, когда я решился наконец вернуться к себе домой.
— Нет, я его
не видал, да его и видеть нельзя, — отвечал Ильюша сиплым и слабым голосом, звук которого как нельзя
более соответствовал выражению его лица, — а слышал… Да и
не я один.
Сам же, в случае так называемой печальной необходимости, резких и порывистых движений избегает и голоса возвышать
не любит, но
более тычет рукою прямо, спокойно приговаривая: «Ведь я тебя просил, любезный мой», или: «Что с тобою, друг мой, опомнись», — причем только слегка стискивает зубы и кривит рот.
Сидит он обыкновенно в таких случаях если
не по правую руку губернатора, то и
не в далеком от него расстоянии; в начале обеда
более придерживается чувства собственного достоинства и, закинувшись назад, но
не оборачивая головы, сбоку пускает взор вниз по круглым затылкам и стоячим воротникам гостей; зато к концу стола развеселяется, начинает улыбаться во все стороны (в направлении губернатора он с начала обеда улыбался), а иногда даже предлагает тост в честь прекрасного пола, украшения нашей планеты, по его словам.
Наш брат охотник может в одно прекрасное утро выехать из своего
более или менее родового поместья с намереньем вернуться на другой же день вечером и понемногу, понемногу,
не переставая стрелять по бекасам, достигнуть наконец благословенных берегов Печоры; притом всякий охотник до ружья и до собаки — страстный почитатель благороднейшего животного в мире: лошади.
Увы! ничто
не прочно на земле. Все, что я вам рассказал о житье-бытье моей доброй помещицы, — дело прошедшее; тишина, господствовавшая в ее доме, нарушена навеки. У ней теперь, вот уже
более года, живет племянник, художник из Петербурга. Вот как это случилось.
Мой приход — я это мог заметить — сначала несколько смутил гостей Николая Иваныча; но, увидев, что он поклонился мне, как знакомому человеку, они успокоились и уже
более не обращали на меня внимания. Я спросил себе пива и сел в уголок, возле мужичка в изорванной свите.
К нему тоже шло названье Моргача, хотя он глазами
не моргал
более других людей; известное дело: русский народ на прозвища мастер.
Это человек опытный, себе на уме,
не злой и
не добрый, а
более расчетливый; это тертый калач, который знает людей и умеет ими пользоваться.
Он осторожен и в то же время предприимчив, как лисица; болтлив, как старая женщина, и никогда
не проговаривается, а всякого другого заставит высказаться; впрочем,
не прикидывается простачком, как это делают иные хитрецы того же десятка, да ему и трудно было бы притворяться: я никогда
не видывал
более проницательных и умных глаз, как его крошечные, лукавые «гляделки» [Орловцы называют глаза гляделками, так же как рот едалом.
Никто
не знал, откуда он свалился к нам в уезд; поговаривали, что происходил он от однодворцев и состоял будто где-то прежде на службе, но ничего положительного об этом
не знали; да и от кого было и узнавать, —
не от него же самого:
не было человека
более молчаливого и угрюмого.
Яковом, видимо, овладевало упоение: он уже
не робел, он отдавался весь своему счастью; голос его
не трепетал
более — он дрожал, но той едва заметной внутренней дрожью страсти, которая стрелой вонзается в душу слушателя, и беспрестанно крепчал, твердел и расширялся.
Второй голос
более не откликнулся, и мальчик снова принялся взывать к Антропке. Возгласы его,
более и
более редкие и слабые, долетали еще до моего слуха, когда уже стало совсем темно и я огибал край леса, окружающего мою деревеньку и лежащего в четырех верстах от Колотовки…
Но на другой же день, по непредвиденным обстоятельствам, я должен был выехать из Москвы и
не видался
более с Петром Петровичем Каратаевым.
— Вы, милостивый государь, войдите в мое положение… Посудите сами, какую, ну, какую, скажите на милость, какую пользу мог я извлечь из энциклопедии Гегеля? Что общего, скажите, между этой энциклопедией и русской жизнью? И как прикажете применить ее к нашему быту, да
не ее одну, энциклопедию, а вообще немецкую философию… скажу
более — науку?
— Однако, — прибавил он, подумав немного, — я, кажется, обещал вам рассказать, каким образом я женился. Слушайте же. Во-первых, доложу вам, что жены моей уже
более на свете
не имеется, во-вторых… а во-вторых, я вижу, что мне придется рассказать вам мою молодость, а то вы ничего
не поймете… Ведь вам
не хочется спать?
И ведь она меня любила: сколько раз уверяла меня, что ничего
более ей
не остается желать, — тьфу, черт возьми! — а у самой глаза так и меркнут.
С другой стороны, я уже давно замечал, что почти все мои соседи, молодые и старые, запуганные сначала моей ученостию, заграничной поездкой и прочими удобствами моего воспитания,
не только успели совершенно ко мне привыкнуть, но даже начали обращаться со мной
не то грубовато,
не то с кондачка,
не дослушивали моих рассуждений и, говоря со мной, уже «слово-ерика»
более не употребляли.
С того самого дня они уже
более не расставались. (Деревня Бесселендеевка отстояла всего на восемь верст от Бессонова.) Неограниченная благодарность Недопюскина скоро перешла в подобострастное благоговение. Слабый, мягкий и
не совсем чистый Тихон склонялся во прах перед безбоязненным и бескорыстным Пантелеем. «Легкое ли дело! — думал он иногда про себя, — с губернатором говорит, прямо в глаза ему смотрит… вот те Христос, так и смотрит!»
— Одного живота, по навету злых людей, лишились, — продолжал дьякон, — и, нимало
не унывая, а, напротив,
более надеясь на божественный промысел, приобрели себе другого, нисколько
не худшего, а, почитай, даже что и лучшего… потому…
Чертопханов перестал скитаться из угла в угол; он сидел весь красный, с помутившимися глазами, которые он то опускал на пол, то упорно устремлял в темное окно; вставал, наливал себе водки, выпивал ее, опять садился, опять уставлял глаза в одну точку и
не шевелился — только дыхание его учащалось и лицо все
более краснело.
Охваченный ночным холодом, он бы, наверное, захмелел от выпитой им водки, если бы… если бы
не другой,
более сильный хмель, который обуял его всего.
Я поспешил исполнить ее желание — и платок ей оставил. Она сперва отказывалась… на что, мол, мне такой подарок? Платок был очень простой, но чистый и белый. Потом она схватила его своими слабыми пальцами и уже
не разжала их
более. Привыкнув к темноте, в которой мы оба находились, я мог ясно различить ее черты, мог даже заметить тонкий румянец, проступивший сквозь бронзу ее лица, мог открыть в этом лице — так по крайней мере мне казалось — следы его бывалой красоты.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Помилуйте, как можно! и без того это такая честь… Конечно, слабыми моими силами, рвением и усердием к начальству… постараюсь заслужить… (Приподымается со стула, вытянувшись и руки по швам.)
Не смею
более беспокоить своим присутствием.
Не будет ли какого приказанья?
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он
не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем
более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем
более он выиграет. Одет по моде.
Милон. Душа благородная!.. Нет…
не могу скрывать
более моего сердечного чувства… Нет. Добродетель твоя извлекает силою своею все таинство души моей. Если мое сердце добродетельно, если стоит оно быть счастливо, от тебя зависит сделать его счастье. Я полагаю его в том, чтоб иметь женою любезную племянницу вашу. Взаимная наша склонность…
Он с холодною кровью усматривает все степени опасности, принимает нужные меры, славу свою предпочитает жизни; но что всего
более — он для пользы и славы отечества
не устрашается забыть свою собственную славу.
В то время как глуповцы с тоскою перешептывались, припоминая, на ком из них
более накопилось недоимки, к сборщику незаметно подъехали столь известные обывателям градоначальнические дрожки.
Не успели обыватели оглянуться, как из экипажа выскочил Байбаков, а следом за ним в виду всей толпы очутился точь-в-точь такой же градоначальник, как и тот, который за минуту перед тем был привезен в телеге исправником! Глуповцы так и остолбенели.