Неточные совпадения
И чтобы все уж и
было в порядке: и
лошади чтоб
были в порядке, и псари как следует, в порядке, и всё.
— Ездил и с собаками, да убился: с
лошадью упал и
лошадь зашиб. Старый-то барин у нас
был престрогий; велел меня выпороть да в ученье отдать в Москву, к сапожнику.
Я, к сожалению, должен прибавить, что в том же году Павла не стало. Он не утонул: он убился, упав с
лошади. Жаль, славный
был парень!
Старик неохотно встал и вышел за мной на улицу. Кучер мой находился в раздраженном состоянии духа: он собрался
было попоить
лошадей, но воды в колодце оказалось чрезвычайно мало, и вкус ее
был нехороший, а это, как говорят кучера, первое дело… Однако при виде старика он осклабился, закивал головой и воскликнул...
Я думал, что Касьян останется при
лошади,
будет дожидаться меня, но он вдруг подошел ко мне.
И в самом деле, ничего съестного он в деревне не нашел, водопой для
лошадей был плохой.
Совсем отлукавилась
лошадь, а ведь какой прежде согласный
был живот…
— Немного? Он у одних хлыновских восемьдесят десятин нанимает, да у наших сто двадцать; вот те и целых полтораста десятин. Да он не одной землей промышляет: и
лошадьми промышляет, и скотом, и дегтем, и маслом, и пенькой, и чем-чем… Умен, больно умен, и богат же, бестия! Да вот чем плох — дерется. Зверь — не человек; сказано: собака, пес, как
есть пес.
Я поехал шагом и скоро принужден
был остановиться:
лошадь моя вязла, я не видел ни зги.
Он принадлежал к числу
лошадей, о которых говорят охотники, что «они секут и рубят, и в полон берут», то
есть на ходу вывертывают и выкидывают передними ногами направо и налево, а вперед мало подвигаются.
— Да ты на недоуздках так их и выведи! — закричал ему вслед г-н Чернобай. — У меня, батюшка, — продолжал он, ясно и кротко глядя мне в лицо, — не то, что у барышников, чтоб им пусто
было! у них там имбири разные пойдут, соль, барда [От барды и соли
лошадь скоро тучнеет. — Примеч. авт.], бог с ними совсем!.. А у меня, изволишь видеть, все на ладони, без хитростей.
Привели мне
лошадь на дом. На другой же день она оказалась запаленной и хромой. Вздумал я
было ее заложить: пятится моя
лошадь назад, а ударишь ее кнутом — заартачится, побрыкает, да и ляжет. Я тотчас отправился к г-ну Чернобаю. Спрашиваю...
Начали мы
было разговаривать о последней нашей охоте, как вдруг на двор въехала телега, запряженная необыкновенно толстой сивой
лошадью, какие только бывают у мельников.
Дорога
была грязная и ухабистая; мельник ехал осторожно, не торопясь, ловко правил
лошадью и со встречными раскланивался…
Я узнал только, что он некогда
был кучером у старой бездетной барыни, бежал со вверенной ему тройкой
лошадей, пропадал целый год и, должно
быть, убедившись на деле в невыгодах и бедствиях бродячей жизни, вернулся сам, но уже хромой, бросился в ноги своей госпоже и, в течение нескольких лет примерным поведеньем загладив свое преступленье, понемногу вошел к ней в милость, заслужил, наконец, ее полную доверенность, попал в приказчики, а по смерти барыни, неизвестно каким образом, оказался отпущенным на волю, приписался в мещане, начал снимать у соседей бакши, разбогател и живет теперь припеваючи.
Я
было струсил, а Матрена-то как ударит вожжами по
лошадям да как помчится прямо на возок!
Возле сарая несколько худых и взъерошенных борзых щенков терзали дохлую
лошадь, вероятно Орбассана; один из них поднял
было окровавленную морду, полаял торопливо и снова принялся глодать обнаженные ребра.
— Н… да…
лошадь добрая. Ты откуда ее достал? Украл, должно
быть?
—
Лошадь добрая, — повторил Чертопханов с притворным равнодушием, а у самого сердце так и заколотилось в груди. Очень уж он
был страстный охотник до «конского мяса» и знал в нем толк.
Оказалось, что жид о краже Малек-Аделя не имел ни малейшего понятия. Да и с какой стати
было ему красть
лошадь, которую он сам достал для «почтеннейшего Пантелея Еремеича»?
— И не у казака он
был, — продолжал Чертопханов, все не поворачивая головы и тем же басовым голосом, — а у цыгана-барышника; я, разумеется тотчас вклепался в свою
лошадь и пожелал насильно ее возвратить; но бестия цыган заорал как ошпаренный на всю площадь, стал божиться, что купил
лошадь у другого цыгана, и свидетелей хотел представить…
— Значит, с лишком год с тех пор протек, а конь ваш, как тогда
был серый в яблоках, так и теперь; даже словно темнее стал. Как же так? Серые-то
лошади в один год много белеют.
Пока Ермолай ходил за «простым» человеком, мне пришло в голову: не лучше ли мне самому съездить в Тулу? Во-первых, я, наученный опытом, плохо надеялся на Ермолая; я послал его однажды в город за покупками, он обещался исполнить все мои поручения в течение одного дня — и пропадал целую неделю, пропил все деньги и вернулся пеший, — а поехал на беговых дрожках. Во-вторых, у меня
был в Туле барышник знакомый; я мог купить у него
лошадь на место охромевшего коренника.
— Вот, извольте, — промолвил Ермолай, —
лошади у него
есть, и он согласен.
Наконец мы, однако, сошлись с ним на двадцати рублях. Он отправился за
лошадьми и чрез час привел их целых пять на выбор.
Лошади оказались порядочные, хотя гривы и хвосты у них
были спутанные и животы — большие, растянутые, как барабан. С Филофеем пришло двое его братьев, нисколько на него не похожих. Маленькие, черноглазые, востроносые, они, точно, производили впечатление ребят «шустрых», говорили много и скоро — «лопотали», как выразился Ермолай, но старшому покорялись.
Мы с Филофеем переглянулись — он только шляпу сдвинул с затылка на лоб и тотчас же, нагнувшись над вожжами, принялся стегать
лошадей. Они пустились вскачь, но долго скакать не могли и опять побежали рысью. Филофей продолжал стегать их. Надо ж
было уходить!
Батюшки! бубенцы просто ревут за самой нашей спиною, телега гремит с дребезгом, люди свистят, кричат и
поют,
лошади фыркают и бьют копытами землю…
Подивился бы я тут, как это Филофей в подобную минуту может еще о своих
лошадях заботиться, да, признаюсь, мне самому
было не до него… «Неужто же убьют? — твердил я мысленно. — За что? Ведь я им все отдам, что у меня
есть».
— Ах ты, шут этакой! — промолвил он наконец и, сняв шляпу, начал креститься. — Право, шут, — прибавил он и обернулся ко мне, весь радостный. — А хороший должен
быть человек, право. Но-но-но, махонькие! поворачивайтесь! Целы
будете! Все целы
будем! Ведь это он проехать не давал; он лошадьми-то правил. Экой шут парень. Но-но-но-ноо! с Бо-гам!
Неточные совпадения
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка
будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А
лошадей бы важных здесь дали.
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб
лошади хорошие
были! Ямщикам скажи, что я
буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни бы
пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Машкин Верх скосили, доделали последние ряды, надели кафтаны и весело пошли к дому. Левин сел на
лошадь и, с сожалением простившись с мужиками, поехал домой. С горы он оглянулся; их не видно
было в поднимавшемся из низу тумане;
были слышны только веселые грубые голоса, хохот и звук сталкивающихся кос.
— Нет, ты счастливый человек. Всё, что ты любишь, у тебя
есть.
Лошадей любишь —
есть, собаки —
есть, охота —
есть, хозяйство —
есть.
Теперь, когда
лошади нужны
были и для уезжавшей княгини и для акушерки, это
было затруднительно для Левина, но по долгу гостеприимства он не мог допустить Дарью Александровну нанимать из его дома
лошадей и, кроме того, знал, что двадцать рублей, которые просили с Дарьи Александровны за эту поездку,
были для нее очень важны; а денежные дела Дарьи Александровны, находившиеся в очень плохом положении, чувствовались Левиными как свои собственные.