Неточные совпадения
По всей площади и по улице привязано
было к колодам несколько
лошадей и премножество ослов, большею частью оседланных деревянными седлами.
Наш кучер остановился тут, отпряг
лошадей и предложил нам потребовать refreshment, то
есть закусить.
«Артистическая партия», то
есть мы трое, вошли на крыльцо, а та упрямо сидела в экипаже. Между тем Вандик и товарищ его молча отпрягли
лошадей, и спор кончился.
Вандик нарвал и дал
лошадям: те тоже
ели — больше никто.
На ночь нас развели по разным комнатам. Но как особых комнат
было только три, и в каждой по одной постели, то пришлось по одной постели на двоих. Но постели таковы, что на них могли бы лечь и четверо. На другой день, часу в восьмом, Ферстфельд явился за нами в кабриолете, на паре прекрасных
лошадей.
Дорога усажена
была сплошной стеной айвы; наш молодой приятель и
лошади опять
поели ее.
«В прошедший раз ее не
было здесь», — продолжал он ворчать и, озабоченный, шибче погнал
лошадей.
Когда вы
будете на мысе Доброй Надежды, я вам советую не хлопотать ни о
лошадях, ни об экипаже, если вздумаете посмотреть колонию: просто отправляйтесь с маленьким чемоданчиком в Long-street в Капштате, в контору омнибусов; там справитесь, куда и когда отходят они, и за четвертую часть того, что нам стоило, можете объехать вдвое больше.
Надо
было переправляться вброд; напрасно Вандик понукал
лошадей: они не шли. «Аппл!» — крикнет он, направляя их в воду, но передние две только коснутся ногами воды и вдруг возьмут направо или налево, к берегу.
Мы все поднимались, но это заметно
было для глаз и почти вовсе незаметно для
лошадей — так дорога идет раскидисто и отлого;
лошади не переставали бежать легкой рысью.
Вдобавок к этому дорога здесь
была сделана пока только для одного экипажа; охранительных каменьев по сторонам не
было, и
лошади шли по самой окраине.
«Нет, не свалимся, — отвечал Вандик, — на камень, может
быть, попадем не раз, и в рытвину колесо заедет, но в овраг не свалимся: одна из передних
лошадей куплена мною недели две назад в Устере: она знает дорогу».
Много
было возни с
лошадьми.
Жара
была невыносимая;
лошади по песку скоро ехать не могли, и всадники не знали, куда деться от солнца: они раскраснелись ужасно и успели загореть.
— «Как же, мальчишка все
будет ехать сзади, каждый раз на новой
лошади?» — «Yes», — отвечал Вандик с уcмешкой.
Для кучера места нет: он что
есть мочи бежит рядом, держа
лошадь за узду, тогда как, по этой нестерпимой жаре, европеец едва сидит в карете.
Кроме носилок
была тут, говорят, еще и
лошадь.
Я не заметил
лошади и не знаю, зачем она
была.
Волнение
было крупное, катер высоко забирал носом, становясь, как
лошадь, на дыбы, и бил им по волне, перескакивая чрез нее, как
лошадь же.
И
лошадь была тут, которой я опять не заметил, и норимоны, и старик с сонными глазами, и толпа переводчиков, и баниосы.
Например, в Китае иностранцам позволено углубляться внутрь страны на такое расстояние, чтобы в один день можно
было на
лошади вернуться домой; а американский консул в Шанхае выстроил себе дачу где-то в горах, миль за восемьдесят от моря.
Мы вышли к большому монастырю, в главную аллею, которая ведет в столицу, и сели там на парапете моста. Дорога эта оживлена особенным движением: беспрестанно идут с ношами овощей взад и вперед или ведут
лошадей с перекинутыми через спину кулями риса, с папушами табаку и т. п.
Лошади фыркали и пятились от нас. В полях везде работают. Мы пошли на сахарную плантацию. Она отделялась от большой дороги полями с рисом, которые
были наполнены водой и походили на пруды с зеленой, стоячей водой.
Наконец солдат привел нас на какой-то двор, на котором
было множество колясок и
лошадей.
Он объявил, что за полтора пиастра в сутки дает комнату со столом, то
есть с завтраком, обедом, ужином; что он содержит также и экипажи; что коляска и пара
лошадей стоят в день два пиастра с половиной, а за полдня пиастр с четвертью; что завтракают у него в десять часов, обедают в четыре, а чай
пьют и ужинают в восемь.
Я хотел обойти кругом сквера, но подвиг
был не по силам: сделав шагов тридцать, я сел в коляску, и кучер опять беспощадно погнал
лошадей, опять замелькали предметы.
От француза вы не требуете же, чтоб он так же занимался своими
лошадьми, так же скакал по полям и лесам, как англичане, ездил куда-нибудь в Америку бить медведей или сидел целый день с удочкой над рекой… словом, чтоб
был предан страстно спорту.
Мы поехали тихой рысью; кучер
был, кажется, не совсем доволен, но зато
лошади и мы с бароном совершенно счастливы.
А выехать надо
было на шестой день, когда воротятся
лошади и отдохнут.
В чемоданах и мешках не довезете:
лошадь будет драть их и о деревья, и вязнуть в болотах, и… и… и т. д.
— «Слусаю», — отвечала она и через пять минут принесла сапоги на слона с запахом вспотевшей
лошади и сала, которым они и
были вымазаны.
Видели мы по лесу опять множество бурундучков, опять quasi-соболя, ждали увидеть медведя, но не видали, видели только, как якут на станции, ведя
лошадей на кормовище в лес, вооружился против «могущего встретиться» медведя ружьем, которое
было в таком виде, в каком только первый раз выдумал его человек.
Он, помолчав немного, начал так: «Однажды я ехал из Буюкдерэ в Константинополь и на минуту слез… а
лошадь ушла вперед с дороги: так я и пришел пешком, верст пятнадцать
будет…» — «Ну так что ж?» — «Вот я и боялся, — заключил Тимофей, — что, пожалуй, и эти
лошади уйдут, вбежавши на гору, так чтоб не пришлось тоже идти пешком».
И слава Богу: встреча с медведем могла бы доставить удовольствие, а может
быть, и некоторую выгоду — только ему одному: нас она повергла бы в недоумение, а
лошадей в неистовый испуг.
Вчера мы пробыли одиннадцать часов в седлах, а с остановками — двенадцать с половиною. Дорога от Челасина шла
было хороша, нельзя лучше, даже без камней, но верстах в четырнадцати или пятнадцати вдруг мы въехали в заросшие лесом болота. Лес част, как волосы на голове, болота топки,
лошади вязли по брюхо и не знали, что делать, а мы, всадники, еще меньше. Переезжая болото, только и ждешь с беспокойством, которой ногой оступится
лошадь.
Наши проводники залезли к нам погреться; мы дали им по стакану чаю, хотели дать водки, но и у нас ее нет: она разбилась на Джукджуре, когда перевернулись две
лошади, а может
быть, наша свита как-нибудь сама разбила ее…
«Слушаю», — сказал он и окна заткнул потниками от
лошадей, а дверь так приладил, что наутро отворить
было нельзя, а надобно
было выколотить.
Он послал за
лошадьми и вперед дал знать, чтоб
была подстава.
Мы вторую станцию едем от Усть-Маи, или Алданского селения. Вчера сделали тридцать одну версту, тоже по болотам, но те болота ничто в сравнении с нынешними. Станция положена, по их милости, всего семнадцать верст. Мы встали со светом, поехали еще по утреннему морозу;
лошади скользят на каждом шагу; они не подкованы. Князь Оболенский говорит, что они тверже копытами, оттого будто, что овса не
едят.
Последний (г-н Атласов, потомок Атласова, одного из самых отважных покорителей Камчатки)
был так добр, что нарочно ездил вперед заготовить нам
лошадей.
Когда я вышел сегодня из юрты садиться на
лошадь, все
было покрыто выпавшим ночью снегом.
Кругом коровы,
лошади и, между прочим, — телега; у главной юрты
есть службы, хозяйственный вид порядка и довольства.
В девяти верстах от Натарской станции мы переправились через речку Амгу, впадающую в Маю, на пароме первобытной постройки, то
есть на десятке связанных лыками бревен и больше ничего, а между тем на нем стояла телега и тройка
лошадей.
На другой стороне я нашел свежих
лошадей и быстро помчался по отличной дороге, то
есть гладкой луговине, но без колей: это еще
была последняя верховая станция.
О дичи я не спрашивал, водится ли она, потому что не проходило ста шагов, чтоб из-под ног
лошадей не выскочил то глухарь, то рябчик. Последние летали стаями по деревьям. На озерах, в двадцати саженях, плескались утки. «А
есть звери здесь?» — спросил я. «Никак нет-с, не слыхать: ушканов только много, да вот бурундучки еще». — «А медведи, волки?..» — «И не видать совсем».
«А если я опоздаю в город, — еще холоднее сказал я, — да меня спросят, отчего я опоздал, а я скажу, оттого, мол, что у тебя
лошадей не
было…» Хотя казак не знал, кто меня спросит в городе и зачем, я сам тоже не знал, но, однако ж, это подействовало.
«Теперь не поймаешь ее до утра, а
лошадей нет!» — с отчаянием сказал Затей. Мне стало жаль его; виноват
был один я. «Ну нечего делать, я останусь здесь до рассвета,
лошади отдохнут, и мы поедем», — сказал я.
Дорога
была прекрасная, то
есть грязная, следовательно для
лошадей очень нехорошая, но седоку мягко. Везде луга и сено, а хлеба нет; из города привозят. Видел якутку, одну, наконец, хорошенькую и, конечно, кокетку.
Они сошлись с моими
лошадьми и дружески обнюхались, а мы, то
есть седоки, обменялись взглядами, потом поклонами.
Смотритель опять стал разговаривать с якутами и успокоил меня, сказав, что они перевезут меньше, нежели в два часа, но что там берегом четыре версты ехать мне
будет не на чем, надо посылать за
лошадьми в город.
«А там
есть какая-нибудь юрта, на том берегу, чтоб можно
было переждать?» — спросил я. «Однако нет, — сказал он, — кусты
есть… Да почто вам юрта?» — «Куда же чемоданы сложить, пока
лошадей приведут?» — «А на берегу: что им доспеется? А не то так в лодке останутся: не азойно
будет» (то
есть: «Не тяжело»). Я задумался: провести ночь на пустом берегу вовсе не занимательно; посылать ночью в город за
лошадьми взад и вперед восемь верст — когда
будешь под кровлей? Я поверил свои сомнения старику.