Неточные совпадения
Водились за ним, правда, некоторые слабости: он, например, сватался за всех богатых невест в губернии и, получив отказ от руки и от дому, с сокрушенным сердцем доверял свое горе всем друзьям и знакомым, а родителям невест продолжал посылать в подарок кислые персики и другие сырые произведения своего сада;
любил повторять один и тот же анекдот, который, несмотря на уважение г-на Полутыкина к его достоинствам, решительно никогда никого не смешил; хвалил сочинение Акима Нахимова и повесть Пинну;заикался; называл свою собаку Астрономом; вместо однакоговорил одначеи завел у себя в доме французскую кухню, тайна которой, по понятиям его повара, состояла в полном изменении естественного вкуса каждого кушанья: мясо у этого искусника отзывалось рыбой, рыба — грибами, макароны — порохом; зато ни одна морковка не попадала в суп, не приняв вида ромба или трапеции.
— То-то, чужими руками жар загребать
любишь. Знаем мы вашего брата.
Хорь
любил Калиныча и оказывал ему покровительство...
Калиныч
любил и уважал Хоря.
Калиныч не
любил рассуждать и всему верил слепо...
Помещики старинного покроя не
любят «куликов» и придерживаются домашней живности.
Ермолай был человек престранного рода: беззаботен, как птица, довольно говорлив, рассеян и неловок с виду; сильно
любил выпить, не уживался на месте, на ходу шмыгал ногами и переваливался с боку на бок — и, шмыгая и переваливаясь, улепетывал верст пятьдесят в сутки.
Ермолай
любил покалякать с хорошим человеком, особенно за чаркой, но и то недолго: встанет, бывало, и пойдет.
Арина вернулась с небольшим графинчиком и стаканом. Ермолай привстал, перекрестился и выпил духом. «
Люблю!» — прибавил он.
Я такой человек… полумер не
люблю!..
Старик
любил при случае показать себя: дескать, и мы живали в свете!
«Теперь… ну, теперь я могу вам сказать, что я благодарна вам от всей души, что вы добрый, хороший человек, что я вас
люблю…» Я гляжу на нее, как шальной; жутко мне, знаете…
Или вы, может быть, меня не
любите, может быть, я обманулась… в таком случае извините меня».
Чувствую я, что больная моя себя губит; вижу, что не совсем она в памяти; понимаю также и то, что не почитай она себя при смерти, — не подумала бы она обо мне; а то ведь, как хотите, жутко умирать в двадцать пять лет, никого не
любивши: ведь вот что ее мучило, вот отчего она, с отчаянья, хоть за меня ухватилась, — понимаете теперь?
Больная, как увидела мать, и говорит: «Ну, вот, хорошо, что пришла… посмотри-ка на нас, мы друг друга
любим, мы друг другу слово дали».
— Не стану я вас, однако, долее томить, да и мне самому, признаться, тяжело все это припоминать. Моя больная на другой же день скончалась. Царство ей небесное (прибавил лекарь скороговоркой и со вздохом)! Перед смертью попросила она своих выйти и меня наедине с ней оставить. «Простите меня, говорит, я, может быть, виновата перед вами… болезнь… но, поверьте, я никого не
любила более вас… не забывайте же меня… берегите мое кольцо…»
— А вот и Оля! — заметил Радилов, слегка отвернув голову, — прошу
любить и жаловать… Ну, пойдемте обедать.
Он, например, не
любил рессорных экипажей, потому что не находил их покойными, и разъезжал либо в беговых дрожках, либо в небольшой красивой тележке с кожаной подушкой, и сам правил своим добрым гнедым рысаком.
— Подай мне шапку и костыль…» Он сам
любил выезжать лошадей.
Пьяный был человек и
любил угощать, и как подопьет да скажет по-французски: «се бон» [C’est bon — это хорошо (фр.).], да облизнется — хоть святых вон неси!
Бороться тоже
любил; силачей к нему из Тулы возили, из Харькова, из Тамбова, отовсюду.
— Миловидка, Миловидка… Вот граф его и начал упрашивать: «Продай мне, дескать, твою собаку: возьми, что хочешь». — «Нет, граф, говорит, я не купец: тряпицы ненужной не продам, а из чести хоть жену готов уступить, только не Миловидку… Скорее себя самого в полон отдам». А Алексей Григорьевич его похвалил: «
Люблю», — говорит. Дедушка-то ваш ее назад в карете повез; а как умерла Миловидка, с музыкой в саду ее похоронил — псицу похоронил и камень с надписью над псицей поставил.
Дедушка-то ваш его
любил не меньше Миловидки.
— Вы, кажется, также
любите охоту, Лука Петрович?
—
Любил бы… точно, — не теперь: теперь моя пора прошла, а в молодых годах… да знаете, неловко, по причине звания.
Молодые господа прежних порядков не
любят: я их хвалю…
Стал он им речь держать: «Я-де русский, говорит, и вы русские; я русское все
люблю… русская, дескать, у меня душа, и кровь тоже русская…» Да вдруг как скомандует: «А ну, детки, спойте-ка русскую, народственную песню!» У мужиков поджилки затряслись; вовсе одурели.
Выражался он необыкновенно изящно и, видимо, щеголял своими манерами; волокита тоже, должно быть, был страшный и, по всем вероятиям, успевал: русские девушки
любят красноречие.
— Рыба не
любит ржавчины болотной, — с важностью заметил мой охотник.
Мать-то его, Феклиста, уж как же она его
любила, Васю-то!
Сам же, в случае так называемой печальной необходимости, резких и порывистых движений избегает и голоса возвышать не
любит, но более тычет рукою прямо, спокойно приговаривая: «Ведь я тебя просил, любезный мой», или: «Что с тобою, друг мой, опомнись», — причем только слегка стискивает зубы и кривит рот.
Он удивительно хорошо себя держит, осторожен, как кошка, и ни в какую историю замешан отроду не бывал, хотя при случае дать себя знать и робкого человека озадачить и срезать
любит.
Музыку он тоже
любит; за картами поет сквозь зубы, но с чувством; из Лючии и Сомнамбулы тоже помнит, но что-то все высоко забирает.
Аркадий Павлыч
любил, как он выражался, при случае побаловать себя и забрал с собою такую бездну белья, припасов, платья, духов, подушек и разных несессеров, что иному бережливому и владеющему собою немцу хватило бы всей этой благодати на год.
— А отчего недоимка за тобой завелась? — грозно спросил г. Пеночкин. (Старик понурил голову.) — Чай, пьянствовать
любишь, по кабакам шататься? (Старик разинул было рот.) Знаю я вас, — с запальчивостью продолжал Аркадий Павлыч, — ваше дело пить да на печи лежать, а хороший мужик за вас отвечай.
— Рабочая пора! То-то, вы охотники на чужих работать, а на свою госпожу работать не
любите… Все едино!
В карты играть он
любит, но только с людьми звания низшего; они-то ему: «Ваше превосходительство», а он-то их пушит и распекает, сколько душе его угодно.
Впрочем, и сам генерал Хвалынский о своем служебном поприще не
любит говорить, что вообще довольно странно; на войне он тоже, кажется, не бывал.
Баклагой, как мне потом сказали, прозывался молодой, красивый и чрезвычайно избалованный ямщик; князь его
любил, дарил ему лошадей, гонялся с ним, проводил с ним целые ночи… Этого самого князя, бывшего шалуна и мота, вы бы теперь не узнали… Как он раздушен, затянут, горд! Как занят службой, а главное — как рассудителен!
Живет она безвыездно в своем маленьком поместье, с соседями мало знается, принимает и
любит одних молодых людей.
Ходит она обыкновенно в сером тафтяном платье и белом чепце с висячими лиловыми лентами;
любит покушать, но без излишества; варенье, сушенье и соленье предоставляет ключнице.
Татьяна Борисовна вообще не
любит женщин.
Как мы будем
любить друг друга!
И точно: в деревне плохо тебе пришлось; в деревне тебе некого было благоговейно выслушивать, некому удивляться, некого
любить…
— Помнишь Дашу? — прибавил он наконец, — вот золотая была душа! вот было сердце! и как она меня
любила!.. Что с ней теперь? Чай, иссохла, исчахла, бедняжка?
Пьяницы-крикуны ее боятся; она их не
любит: выгоды от них мало, а шуму много; молчаливые, угрюмые ей скорее по сердцу.
Его не
любят, потому что ему самому ни до кого дела нет, но уважают.
Он почти не пил вина, не знался с женщинами и страстно
любил пение.
— Ну да уж что!.. Да признаться, — прибавил он после небольшого молчанья, — мне не на кого пенять, сам виноват.
Любил покуражиться!..
Люблю, черт возьми, покуражиться!
— Ну, это хорошо.
Люблю цыган, черт возьми,
люблю…