Неточные совпадения
Так нет, подавай им что ни на
есть самого
дорогого в целой Европии!
— Ну, так и
есть, — продолжал Овсяников… — Ох ты, баловница! Ну, вели ему войти, — уж так и
быть, ради
дорогого гостя, прощу глупца… Ну, вели, вели…
До берега
было около двухсот шагов, Ермолай шел смело и безостановочно (так хорошо заметил он
дорогу), лишь изредка покрикивая: «Левей, тут направо колдобина!» или: «Правей, тут налево завязнешь…» Иногда вода доходила нам до горла, и раза два бедный Сучок,
будучи ниже всех нас ростом, захлебывался и пускал пузыри.
«Вот как только я выйду на тот угол, — думал я про себя, — тут сейчас и
будет дорога, а с версту крюку я дал!»
Я добрался наконец до угла леса, но там не
было никакой
дороги: какие-то некошеные, низкие кусты широко расстилались передо мною, а за ними далёко-далёко виднелось пустынное поле. Я опять остановился. «Что за притча?.. Да где же я?» Я стал припоминать, как и куда ходил в течение дня… «Э! да это Парахинские кусты! — воскликнул я наконец, — точно! вон это, должно
быть, Синдеевская роща… Да как же это я сюда зашел? Так далеко?.. Странно! Теперь опять нужно вправо взять».
— Покойников во всяк час видеть можно, — с уверенностью подхватил Ильюшка, который, сколько я мог заметить, лучше других знал все сельские поверья… — Но а в родительскую субботу ты можешь и живого увидеть, за кем, то
есть, в том году очередь помирать. Стоит только ночью сесть на паперть на церковную да все на
дорогу глядеть. Те и пойдут мимо тебя по
дороге, кому, то
есть, умирать в том году. Вот у нас в прошлом году баба Ульяна на паперть ходила.
Я возвращался с охоты в тряской тележке и, подавленный душным зноем летнего облачного дня (известно, что в такие дни жара бывает иногда еще несноснее, чем в ясные, особенно когда нет ветра), дремал и покачивался, с угрюмым терпением предавая всего себя на съедение мелкой белой пыли, беспрестанно поднимавшейся с выбитой
дороги из-под рассохшихся и дребезжавших колес, — как вдруг внимание мое
было возбуждено необыкновенным беспокойством и тревожными телодвижениями моего кучера, до этого мгновения еще крепче дремавшего, чем я.
Даже курицы стремились ускоренной рысью в подворотню; один бойкий петух с черной грудью, похожей на атласный жилет, и красным хвостом, закрученным на самый гребень, остался
было на
дороге и уже совсем собрался кричать, да вдруг сконфузился и тоже побежал.
— Да! (Он почесал свой загорелый затылок.) Ну, ты, тово, ступай, — заговорил он вдруг, беспорядочно размахивая руками, — во… вот, как мимо леска пойдешь, вот как пойдешь — тут те и
будет дорога; ты ее-то брось, дорогу-то, да все направо забирай, все забирай, все забирай, все забирай… Ну, там те и
будет Ананьево. А то и в Ситовку пройдешь.
И живет-то купец по простоте, по-русскому, по-нашинскому: поедешь с ним в
дорогу — он
пьет чай, и ты
пей чай; что он кушает, то и ты кушай.
До дому еще
было верст восемь; моя добрая рысистая кобыла бодро бежала по пыльной
дороге, изредка похрапывая и шевеля ушами; усталая собака, словно привязанная, ни на шаг не отставала от задних колес.
Тот же самый сановник вздумал
было засеять все свои поля маком, вследствие весьма, по-видимому, простого расчета: мак, дескать,
дороже ржи, следовательно сеять мак выгоднее.
В отдаленье темнеют леса, сверкают пруды, желтеют деревни; жаворонки сотнями поднимаются,
поют, падают стремглав, вытянув шейки торчат на глыбочках; грачи на
дороге останавливаются, глядят на вас, приникают к земле, дают вам проехать и, подпрыгнув раза два, тяжко отлетают в сторону; на горе, за оврагом, мужик пашет; пегий жеребенок, с куцым хвостиком и взъерошенной гривкой, бежит на неверных ножках вслед за матерью: слышится его тонкое ржанье.
Из города —
дорог; у соседей у Артамоновых
есть живописец и, говорят, отличный, да барыня ему запрещает чужим людям уроки давать.
Действительно, в наших краях знают толк в пении, и недаром село Сергиевское, на большой орловской
дороге, славится во всей России своим особенно приятным и согласным
напевом.
В свою очередь Чертопханов медленно выбрался из оврага, достиг опушки и поплелся по
дороге домой. Он
был недоволен собою; тяжесть, которую он чувствовал в голове, в сердце, распространилась по всем членам; он шел сердитый, темный, неудовлетворенный, голодный, словно кто обидел его, отнял у него добычу, пищу…
— Вижу я, что сижу я этак будто на большой
дороге под ракитой, палочку держу оструганную, котомка за плечами и голова платком окутана — как
есть странница!
— Ну, вот что, братец Филофей; у тебя, я слышал,
есть лошади. Приведи-ка сюда тройку, мы их заложим в мой тарантас, — он у меня легкий, — и свези ты меня в Тулу. Теперь ночь лунная, светло и ехать прохладно.
Дорога у вас тут какова?
—
Дорога?
Дорога — ничего. До большака верст двадцать
будет — всего. Одно
есть местечко… неладное; а то ничего.
Вошедший на минутку Ермолай начал меня уверять, что «этот дурак (вишь, полюбилось слово! — заметил вполголоса Филофей), этот дурак совсем счету деньгам не знает», — и кстати напомнил мне, как лет двадцать тому назад постоялый двор, устроенный моей матушкой на бойком месте, на перекрестке двух больших
дорог, пришел в совершенный упадок оттого, что старый дворовый, которого посадили туда хозяйничать, действительно не знал счета деньгам, а ценил их по количеству — то
есть отдавал, например, серебряный четвертак за шесть медных пятаков, причем, однако, сильно ругался.
Филофей задергал вожжами, закричал тонким-тонким голосом: «Эх вы, махонькие!» — братья его подскочили с обеих сторон, подстегнули под брюхо пристяжных — и тарантас тронулся, свернул из ворот на улицу; кудластый хотел
было махнуть к себе на двор, но Филофей образумил его несколькими ударами кнута — и вот мы уже выскочили из деревни и покатили по довольно ровной
дороге, между сплошными кустами густого орешника.
Неточные совпадения
Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом и я сказал. «Э! — сказали мы с Петром Ивановичем. — А с какой стати сидеть ему здесь, когда
дорога ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А вот он-то и
есть этот чиновник.
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств
дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно
было б с ними изъясняться: он по-русски ни слова не знает.
На
дороге обчистил меня кругом пехотный капитан, так что трактирщик хотел уже
было посадить в тюрьму; как вдруг, по моей петербургской физиономии и по костюму, весь город принял меня за генерал-губернатора.
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь: дело идет о жизни человека… (К Осипу.)Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься. В
дороге не мешает, знаешь, чайку
выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на чай.
Городничий. Да постойте, дайте мне!.. (К Осипу.)А что, друг, скажи, пожалуйста: на что больше барин твой обращает внимание, то
есть что ему в
дороге больше нравится?