Неточные совпадения
Ее
голос звенел и дрожал, как надтреснутый стеклянный колокольчик, вспыхивал и
замирал…
Но он не отбежал еще пятидесяти шагов, как вдруг остановился, словно вкопанный. Знакомый, слишком знакомый
голос долетел до него. Маша пела. «Век юный, прелестный», — пела она; каждый звук так и расстилался в вечернем воздухе — жалобно и знойно. Чертопханов приник ухом.
Голос уходил да уходил; то
замирал, то опять набегал чуть слышной, но все еще жгучей струйкой…
Он отвернулся, хотел, по-видимому, что-то прибавить, — но
голос замер на посиневших губах его, он закрыл лицо руками выбежал… быть может, желая утаить смущение или невольные слезы, или стремясь сильнейшим порывом бешенства исполнить немедленно свое ужасное обещание…
Густав более ничего не слыхал; все кругом его завертелось. Он силился закричать, но
голос замер на холодных его губах; он привстал, хотел идти — ноги подкосились; он упал — и пополз на четвереньках, жадно цепляясь за траву и захватывая горстями землю.
Где он проходил, везде шум
голосов замирал и точно сами собой снимались шляпы с голов. Почти все рабочие ходили на фабрике в пеньковых прядениках вместо сапог, а мастера, стоявшие у молота или у прокатных станов, — в кожаных передниках, «защитках». У каждого на руке болталась пара кожаных вачег, без которых и к холодному железу не подступишься.
Неточные совпадения
— Ясные паны! — произнес жид. — Таких панов еще никогда не видывано. Ей-богу, никогда. Таких добрых, хороших и храбрых не было еще на свете!.. —
Голос его
замирал и дрожал от страха. — Как можно, чтобы мы думали про запорожцев что-нибудь нехорошее! Те совсем не наши, те, что арендаторствуют на Украине! Ей-богу, не наши! То совсем не жиды: то черт знает что. То такое, что только поплевать на него, да и бросить! Вот и они скажут то же. Не правда ли, Шлема, или ты, Шмуль?
— А я, — продолжал Обломов
голосом оскорбленного и не оцененного по достоинству человека, — еще забочусь день и ночь, тружусь, иногда голова горит, сердце
замирает, по ночам не спишь, ворочаешься, все думаешь, как бы лучше… а о ком?
Голос сомнения и жалости к дочери
замирал под тяжестью обвинения.
И он опять принялся кричать протяжно и громко: «А-та-та-ай, а-та-та-ай». Ему вторило эхо, словно кто перекликался в лесу, повторяя на разные
голоса последний слог — «ай». Крики уносились все дальше и дальше и
замирали вдали.
— Папенька… папенька… — говорила она в слезах, и
голос ее
замирал.