"И все это разом, безо всякого повода, перед чужими, в кофейной, размышлял Литвинов, глядя на белокурые волосы, светлые глаза, белые зубы своего нового знакомца (особенно смущали его эти крупные сахарные зубы да еще эти руки с их неладным размахом), — и не улыбнется ни разу; а
со всем тем, должно быть, добрый малый и крайне неопытный…"
Неточные совпадения
—
Все будут в свое время потребованы к отчету,
со всех взыщется, медленно, не
то наставническим, не
те пророческим тоном произнес Губарев.
— Покоряюсь… но, признаюсь, мне было бы так весело видеть вас во
всем великолепии, быть свидетелем
того впечатления, которое вы непременно произведете… Как бы я гордился вами! — прибавил он
со вздохом.
Один из молодых генералов, едва ли не самый изящный изо
всех, привстал
со стула и чрезвычайно вежливо раскланялся с Литвиновым, между
тем как остальные его товарищи чуть-чуть насупились или не столько насупились, сколько углубились на миг каждый в самого себя, как бы заранее протестуя против всякого сближения с посторонним штатским, а другие дамы, участвовавшие в пикнике, сочли за нужное и прищуриться немного, и усмехнуться, и даже изобразить недоумение на лицах.
Литвинов дал удалиться герцогине
со всей ее свитой и тоже вышел на аллею. Он не мог отдать себе ясного отчета в
том, что он ощущал: и стыдно ему было, и даже страшно, и самолюбие его было польщено… Нежданное объяснение с Ириной застигло его врасплох; ее горячие, быстрые слова пронеслись над ним, как грозовой ливень."Чудаки эти светские женщины, — думал он, — никакой в них нет последовательности…
В
тот же вечер он послал записку к Ирине, а на следующее утро он получил от нее ответ."Днем позже, днем раньше, — писала она, — это было неизбежно. А я повторяю тебе, что вчера сказала: жизнь моя в твоих руках, делай
со мной что хочешь. Я не хочу стеснять твою свободу, но знай, что, если нужно, я
все брошу и пойду за тобой на край земли. Мы ведь увидимся завтра? Твоя Ирина".
Литвинов очень серьезно размышлял обо
всем этом: решимость его была сильная, без малейшего колебания, а между
тем, против его воли, мимо его воли, что-то несерьезное, почти комическое проступало, просачивалось сквозь
все его размышления, точно самое его предприятие было делом шуточным и никто ни с кем никогда не бегивал в действительности, а только в комедиях да романах, да, пожалуй, где-нибудь в провинции, в каком-нибудь чухломском или сызранском уезде, где, по уверению одного путешественника, людей
со скуки даже рвет подчас.
Молотом ударила кровь в голову Литвинова, а потом медленно и тяжело опустилась на сердце и так камнем в нем и застыла. Он перечел письмо Ирины и, как в
тот раз в Москве, в изнеможении упал на диван и остался неподвижным. Темная бездна внезапно обступила его
со всех сторон, и он глядел в эту темноту бессмысленно и отчаянно. Итак, опять, опять обман, или нет, хуже обмана — ложь и пошлость…
Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но
со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
Я могу только жалеть, что не присутствовал при эффектном заключении плавания и что мне не суждено было сделать иллюстрацию этого события под влиянием собственного впечатления, наряду
со всем тем, что мне пришлось самому видеть и описать.
Неточные совпадения
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл… как сам Шалашников! // Да
тот был прост; накинется //
Со всей воинской силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся // В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока не пустит по миру, // Не отойдя сосет!
«Грехи, грехи, — послышалось //
Со всех сторон. — Жаль Якова, // Да жутко и за барина, — // Какую принял казнь!» // — Жалей!.. — Еще прослушали // Два-три рассказа страшные // И горячо заспорили // О
том, кто
всех грешней? // Один сказал: кабатчики, // Другой сказал: помещики, // А третий — мужики. //
То был Игнатий Прохоров, // Извозом занимавшийся, // Степенный и зажиточный
Долгонько слушались, //
Весь город разукрасили, // Как Питер монументами, // Казненными коровами, // Пока не догадалися, // Что спятил он с ума!» // Еще приказ: «У сторожа, // У ундера Софронова, // Собака непочтительна: // Залаяла на барина, // Так ундера прогнать, // А сторожем к помещичьей // Усадьбе назначается // Еремка!..» Покатилися // Опять крестьяне
со смеху: // Еремка
тот с рождения // Глухонемой дурак!
Его водили под руки //
То господа усатые, //
То молодые барыни, — // И так,
со всею свитою, // С детьми и приживалками, // С кормилкою и нянькою, // И с белыми собачками, //
Все поле сенокосное // Помещик обошел.
Все, что в песенке //
Той певалося, //
Все со мной теперь //
То и сталося! // Чай, певали вы? // Чай, вы знаете?..