(Софья уходит,
Вера остаётся одна, схватывается руками за голову и несколько секунд смотрит в пространство широко открытыми глазами, губы у неё шевелятся. Слышит шаги Якорева, оправляет волосы, лицо её становится спокойно, деловито.)
За обедом и за ужином он ел ужасно много; ему подавали и сегодняшнее, и вчерашнее, и холодный пирог, оставшийся с воскресенья, и людскую солонину, и он все съедал с жадностью, и от каждого обеда у
Веры оставалось такое впечатление, что когда потом она видела, как гнали овец или везли с мельницы муку, то думала:
Неточные совпадения
Такие-то были козаки, захотевшие
остаться и отмстить ляхам за верных товарищей и Христову
веру!
— Например — наша
вера рукотворенного не принимат. Спасов образ, который нерукотворенный, — принимам, а прочее — не можем. Спасов-то образ — из чего? Он — из пота, из крови Христовой. Когда Исус Христос на Волхову гору крест нес, тут ему неверный Фома-апостол рушничком личико и обтер, — удостоверить себя хотел: Христос ли? Личико на полотне и
осталось — он! А вся прочая икона, это — фальшь, вроде бы как фотография ваша…
Илья Ильич и увидит после, что просто устроен мир, что не встают мертвецы из могил, что великанов, как только они заведутся, тотчас сажают в балаган, и разбойников — в тюрьму; но если пропадает самая
вера в призраки, то
остается какой-то осадок страха и безотчетной тоски.
Наконец гости собрались. Татьяна Марковна и Райский поехали проводить их до берега.
Вера простилась с Марфенькой и
осталась дома.
—
Останьтесь,
останьтесь! — пристала и Марфенька, вцепившись ему в плечо.
Вера ничего не говорила, зная, что он не
останется, и думала только, не без грусти, узнав его характер, о том, куда он теперь денется и куда денет свои досуги, «таланты», которые вечно будет только чувствовать в себе и не сумеет ни угадать своего собственного таланта, ни остановиться на нем и приспособить его к делу.