Неточные совпадения
— Вы уходите, — начала она, ласково заглядывая ему в лицо, — я вас не удерживаю, но вы должны непременно прийти к нам сегодня вечером, мы вам так обязаны — вы, может
быть, спасли брата — мы хотим благодарить вас — мама хочет. Вы должны
сказать нам, кто вы, вы должны порадоваться вместе с нами…
— Вы теперь несколько дней должны остаться во Франкфурте, —
сказала ему Джемма, — куда вам спешить? Веселей в другом городе не
будет. — Она помолчала. — Право, не
будет, — прибавила она и улыбнулась. Санин ничего не отвечал и подумал, что в силу пустоты своего кошелька ему поневоле придется остаться во Франкфурте, пока не придет ответ от одного берлинского приятеля, к которому он собирался обратиться за деньгами.
— Это ничего не значит, — промолвил Эмиль, ласкаясь к нему. — Пойдемте! Мы завернем на почту, а оттуда к нам. Джемма вам так рада
будет! Вы у нас позавтракаете… Вы можете
сказать что-нибудь маме обо мне, о моей карьере…
Панталеоне, который также участвовал в разговоре (ему, как давнишнему слуге и старому человеку, дозволялось даже сидеть на стуле в присутствии хозяев; итальянцы вообще не строги насчет этикета), — Панталеоне, разумеется, стоял горой за художество. Правду
сказать, доводы его
были довольно слабы: он больше все толковал о том, что нужно прежде всего обладать d'un certo estro d'ispirazione — неким порывом вдохновенья! Фрау Леноре заметила ему, что и он, конечно, обладал этим «estro», — а между тем…
Потом сам приподнялся — и, приложась к козырьку рукою, не без некоторого оттенка почтительности в голосе и манерах,
сказал Санину, что завтра утром один офицер их полка
будет иметь честь явиться к нему на квартиру.
Джемма тоже ничего не
сказала Санину, даже не взглянула на него: по сдвинутым ее бровям, по губам, побледневшим и сжатым, по самой ее неподвижности можно
было попять, что у ней нехорошо на душе.
Подпоручик слегка изумился при виде старика… О, что бы он
сказал, если б кто шепнул ему в это мгновение, что представленный ему «артист» занимается также и поваренным искусством!.. Но Панталеоне принял такой вид, как будто участвовать в устройстве поединков
было для него самым обычным делом: вероятно, ему в этом случае помогали воспоминания его театральной карьеры — и он разыгрывал роль секунданта именно как роль. И он и подпоручик, оба помолчали немного.
— Если вы чувствуете хоть на волос привязанности или уважения ко мне, — промолвил Санин, — вы сейчас вернетесь домой или в магазин к господину Клюберу, и никому не
скажете ни единого слова, и
будете ждать моего возвращения!
— Я принужден
был ей все
сказать, — пролепетал он, — она догадывалась — и я никак не мог… Но ведь теперь это ничего не значит, — подхватил он с живостью, — все так прекрасно кончилось, и она вас видела здоровым и невредимым!
— Вам мама
сказала, что я не желаю
быть женою господина Клюбера?
— Хорошо, —
сказала Джемма. — Если вы, как друг, советуете мне изменить мое решение… то
есть не менять моего прежнего решения, — я подумаю. — Она, сама не замечая, что делает, начала перекладывать вишни обратно из тарелки в корзину… — Мама надеется, что я вас послушаюсь… Что ж? Я,
быть может, точно послушаюсь вас…
— Ну, хорошо. Послушай, дружок (Эмиль слегка подпрыгнул от удовольствия), — послушай: там, ты понимаешь, там ты
скажешь, что все
будет исполнено в точности (Эмиль сжал губы и важно качнул головою), — а сам… Что ты делаешь завтра?
Был в ту ночь во Франкфурте один счастливый человек… Он спал; но он мог
сказать про себя словами поэта...
Трудно
было Санину
сказать что-нибудь глупее этих слов… он сам это сознавал… Но по крайней мерь молчание
было нарушено.
—
Скажите, monsieur Dimitri, — начала она, — третьего дня, когда вы пришли меня уговаривать, — вы, стало
быть, еще не знали… не чувствовали…
— Что он
сказал, негодяй? — спросил Санин и хотел
было броситься вслед за Клюбером; но Джемма его удержала и пошла с ним дальше, уже не принимая руки, продетой в его руку.
Санин объяснил ей, что это вовсе не нужно… но что,
быть может, ему точно придется перед свадьбой съездить на самое короткое время в Россию (он
сказал эти слова — и сердце в нем болезненно сжалось, глядевшая на него Джемма поняла, что оно сжалось, и покраснела и задумалась) — и что он постарается воспользоваться своим пребыванием на родине, чтобы продать имение… во всяком случае, он вывезет оттуда нужные деньги.
Джемма молчала почти все время, но никогда ее лицо не
было прекраснее и светлее. После обеда она отозвала Санина на минуту в сад и, остановившись около той самой скамейки, где она третьего дня отбирала вишни,
сказала ему...
— Знаешь, что я тебе
скажу, — проговорил он наконец, вертя губами сигару и вздыхая. — Ступай-ка домой, снарядись попроворнее — да приходи сюда. В час я выезжаю, карета у меня просторная — я тебя с собой возьму. Этак всего лучше. А теперь я посплю. Я, брат, как
поем, непременно поспать должен. Натура требует — и я не противлюсь. И ты не мешай мне.
— В моей осторожности вы можете
быть уверены, фрау Леноре! Да я и торговаться не стану.
Скажу ей настоящую цену: даст — хорошо; не даст — бог с ней.
— То
есть… как же это так за дело приняться? Что вам угодно этим
сказать?
— Да; мне так угодно, Дмитрий Павлович. А вам
будет очень тяжело? Очень?
Скажите.
— Пойдемте — вот сюда, —
сказала она ему, закинув раскрытый зонтик за плечо. — Я в здешнем парке как дома: поведу вас по хорошим местам. И знаете что (она часто употребляла эти два слова): мы с вами не
будем говорить теперь об этой покупке; мы о ней после завтрака хорошенько потолкуем; а вы должны мне теперь рассказать о себе… чтобы я знала, с кем я имею дело. А после, если хотите, я вам о себе порасскажу. Согласны?
— Слухом земля полнится, Дмитрий Павлович; но, впрочем, я знаю, что вы
были правы, тысячу раз правы — и вели себя как рыцарь.
Скажите — эта дама
была ваша невеста?
Надо вам
сказать, что он
был ужасно ученый и престрогий человек, из швейцарцев — и с таким энергическим лицом!
— Так… так. — Ну — и спрашивали вы себя, вы, умеющий плавать, какая может
быть причина такого странного… поступка со стороны женщины, которая не бедна… и не глупа… и не дурна? Вас это не интересует, может
быть; но все равно. Я вам
скажу причину не теперь, а вот как только кончится антракт. Я все беспокоюсь, как бы кто-нибудь не зашел…
У меня
есть поговорка: «Cela ne tire pas à consequence» [Это не влечет за собою никаких последствий (фр.).] — не знаю, как это
сказать по-русски.
А она не теряла времени. И все это происходило оттого, что он
был очень недурен собою! Поневоле придется
сказать: «Как знать, где найдешь, где потеряешь?»
— Ну вот что. Завтра поутру я вас возьму с собою — и мы поедем вместе за город. У нас
будут отличные лошади. Потом мы вернемся, дело покончим — и аминь. Не удивляйтесь, не говорите мне, что это каприз, что я сумасшедшая — все это может
быть, — но
скажите только: я согласен!
— Ну, вот видите, как хорошо, —
сказала она. — Я вам говорю напоследях, перед разлукой: вы прелесть — и раскаиваться не
будете.
— Руки
будут кожей пахнуть, —
сказала она, — да ведь это вам ничего? А?..
Одна из лошадей внезапно встряхнулась за спиною Санина; он сам затрепетал невольно, с ног до головы. Все в нем
было перепутано — нервы натянулись как струны. Недаром он
сказал, что сам себя не узнает… Он действительно
был околдован. Все существо его
было полно одним… одним помыслом, одним желаньем. Марья Николаевна бросила на него проницательный взгляд.