Неточные совпадения
Очень много было говорено по случаю моей книги о том, как я неправильно толкую те и другие места Евангелия, о том, как я заблуждаюсь, не
признавая троицы, искупления и бессмертия души; говорено было очень многое, но только не то одно, что для всякого христианина составляет главный, существенный вопрос
жизни: как соединить ясно выраженное в словах учителя и в сердце каждого из нас учение о прощении, смирении, отречении и любви ко всем: к ближним и к врагам, с требованием военного насилия над людьми своего или чужого народа.
Вот это-то последнее жизнепонимание и основанное на нем христианское учение, руководящее всей нашей
жизнью и лежащее в основе всей нашей деятельности, как практической, так и научной, люди мнимой науки, рассматривая его только по его внешним признакам,
признают чем-то отжившим и не имеющим для нас значения.
Христос
признает существование обеих сторон параллелограмма, обеих вечных, неуничтожимых сил, из которых слагается
жизнь человека: силу животной природы и силу сознания сыновности богу. Не говоря о силе животной, которая, сама себя утверждая, остается всегда равна сама себе и находится вне власти человека, Христос говорит только о силе божеской, призывая человека к наибольшему сознанию ее, к наибольшему освобождению ее от того, что задерживает ее, и к доведению ее до высшей степени напряжения.
Так пишет даровитый, искренний, одаренный тем проникновением в сущность предмета, которое составляет сущность поэтического дара, писатель. Он выставляет перед нами всю жестокость противоречия сознания людей и деятельности и, не разрешая его,
признает как бы то, что это противоречие должно быть и что в нем поэтический трагизм
жизни.
Так или иначе, но все люди нашего времени в сознании своем не только отрицают существующий отживший языческий строй
жизни, но и
признают, часто сами не зная этого и считая себя врагами христианства, то, что спасение наше только в приложении к
жизни христианского учения или части его в его истинном значении.
Теперь не одно меньшинство людей, всегда понимавших христианство внутренним путем,
признает его в его истинном значении, но и всё то огромное большинство людей, кажущееся по своей общественной
жизни столь далеко отстоящим от христианства.
Освобождение происходит вследствие того, что, во-первых, христианин
признает закон любви, открытый ему его учителем, совершенно достаточным для отношений людских и потому считает всякое насилие излишним и беззаконным, и, во-вторых, вследствие того, что те лишения, страдания, угрозы страданий и лишений, которыми общественный человек приводится к необходимости повиновения, для христианина, при его ином понимании
жизни, представляются только неизбежными условиями существования, которые он, не борясь против них насилием, терпеливо переносит, как болезни, голод и всякие другие бедствия, но которые никак не могут служить руководством его поступков.
Всякий человек нашего времени поставлен в необходимость
признать свое участие в жестокостях языческой
жизни или отвергнуть ее.
Точно так же и человек, не выдержавший жара и, не спасши своего товарища, выбежавший из горящего дома, остается свободным (
признавая истину о том, что человек с опасностью своей
жизни должен служить чужим
жизням) считать свой поступок дурным и потому осуждать себя за него; или (не
признавая эту истину) считать свой поступок естественным, необходимым и оправдывать себя в нем.
Свобода человека не в том, что он может независимо от хода
жизни и уже существующих и влияющих на него причин совершать произвольные поступки, а в том, что он может,
признавая открывшуюся ему истину и исповедуя ее, сделаться свободным и радостным делателем вечного и бесконечного дела, совершаемого богом или
жизнью мира, и может, не
признавая эту истину, сделаться рабом ее и быть насильно и мучительно влекомым туда, куда он не хочет идти.
Свобода, заключенная между пределами незнания истины и признания известной степени ее, кажется людям не свободою, тем более, что, хочет или не хочет человек
признать открывшуюся ему истину, он неизбежно будет принужден к исполнению ее в
жизни.
И вдруг, оттого что такие же, как и ты, жалкие, заблудшие люди уверили тебя, что ты солдат, император, землевладелец, богач, священник, генерал, — ты начинаешь делать очевидно, несомненно противное твоему разуму и сердцу зло: начинаешь истязать, грабить, убивать людей, строить свою
жизнь на страданиях их и, главное, — вместо того, чтобы исполнять единственное дело твоей
жизни —
признавать и исповедовать известную тебе истину, — ты, старательно притворяясь, что не знаешь ее, скрываешь ее от себя и других, делая этим прямо противоположное тому единственному делу, к которому ты призван.
— Ты ведь не признаешь, чтобы можно было любить калачи, когда есть отсыпной паек, — по твоему, это преступление; а я не
признаю жизни без любви, — сказал он, поняв по своему вопрос Левина. Что ж делать, я так сотворен. И право, так мало делается этим кому-нибудь зла, а себе столько удовольствия…
Неточные совпадения
Вопрос для него состоял в следующем: «если я не
признаю тех ответов, которые дает христианство на вопросы моей
жизни, то какие я
признаю ответы?» И он никак не мог найти во всем арсенале своих убеждений не только каких-нибудь ответов, но ничего похожего на ответ.
В сущности, понимавшие, по мнению Вронского, «как должно» никак не понимали этого, а держали себя вообще, как держат себя благовоспитанные люди относительно всех сложных и неразрешимых вопросов, со всех сторон окружающих
жизнь, — держали себя прилично, избегая намеков и неприятных вопросов. Они делали вид, что вполне понимают значение и смысл положения,
признают и даже одобряют его, но считают неуместным и лишним объяснять всё это.
Ибо не
признаёт современный суд, что равно чудны стекла, озирающие солнцы и передающие движенья незамеченных насекомых; ибо не
признаёт современный суд, что много нужно глубины душевной, дабы озарить картину, взятую из презренной
жизни, и возвести ее в перл созданья; ибо не
признаёт современный суд, что высокий восторженный смех достоин стать рядом с высоким лирическим движеньем и что целая пропасть между ним и кривляньем балаганного скомороха!
Благоговейно, благодарно
признавал он тогда необъятное милосердье провиденья, служил благодарственный молебен и — вновь начинал беспутную
жизнь свою.
Вообще
жизнь принимала весьма беспокойный характер, и Клим Самгин готов был
признать, что дядя Хрисанф прав в своих предчувствиях. Особенно крепко врезались в память Клима несколько фигур, встреченных им за эту зиму.