Неточные совпадения
Мы
верим в то, что уголовный закон Ветхого Завета: око за око, зуб за зуб — отменен Иисусом Христом и что по Новому Завету всем его последователям проповедуется прощение врагам вместо мщения, во всех случаях без исключения. Вымогать же насилием деньги, запирать в тюрьму, ссылать или казнить, очевидно, не
есть прощение обид, а мщение.
«Сеть веры»
есть учение Христово, которое должно извлекать человека из темной глубины житейского моря и его неправд. Истинная вера состоит в том, чтобы
верить божьим словам; но теперь пришло такое время, что люди истинную веру принимают за ересь, и поэтому разум должен указать, в чем состоит истинная вера, если кто этого не знает. Тьма закрыла ее от людей, и они не узнают истинного закона Христа.
Спросят, может
быть: как же обязан поступить подданный, который
верит, что война несовместима с его религиею, но от которого правительство требует участия в военной службе?
Опровергать такое утверждение бесполезно потому, что люди, утверждающие это, сами себя опровергают или, скорее, отвергают себя от Христа, выдумывая своего Христа и свое христианство вместо того, во имя которого и существует и церковь и то положение, которое они в ней занимают. Если бы все люди знали, что церковь проповедует Христа казнящего и не прощающего и воюющего, то никто бы не
верил в эту церковь и некому
было бы доказывать то, что она доказывает.
Заповедь эта имеет ни больше, ни меньше значения, чем и все другие, и человек, преступивший по слабости какую бы то ни
было заповедь, а также и заповедь о непротивлении, не перестает
быть христианином, если он правильно
верит.
Он
верит теперь, что царство бога наступит тогда, когда люди
будут исполнять 5 заповедей Христа, именно: 1) жить в мире со всеми людьми; 2) вести чистую жизнь; 3) не клясться; 4) никогда не противиться злу и 5) отказываться от народных различий».
Да и не может
быть иначе: люди, верующие в злого и безрассудного бога, — проклявшего род человеческий и обрекшего своего сына на жертву и часть людей на вечное мучение, — не могут
верить в бога любви.
Человек, верующий в боговдохновенность Ветхого Завета и святость Давида, завещающего на смертном одре убийство старика, оскорбившего его и которого он сам не мог убить, так как
был связан клятвою (3-я Книга Царей, глава 2, стих 8), и тому подобные мерзости, которыми полон Ветхий Завет, не может
верить в нравственный закон Христа; человек, верующий в учение и проповеди церкви о совместимости с христианством казней, войн, не может уже
верить в братство всех людей.
Можно
было человеку, считавшему небо конечным, твердым сводом,
верить или не
верить, что бог сотворил небо, что небо раскрылось, что Христос улетел на небо, но для нас все эти слова не имеют никакого значения. Люди нашего времени могут только
верить, что в это надо
верить, что они и делают; но
верить не могут в то, что для них не имеет смысла.
Хорошо
было человеку, не видавшему людей другого исповедания, чем он сам,
верить, что его исповедание — одно истинное; но стоит только думающему человеку столкнуться, как это теперь беспрестанно случается, с людьми одинаково добрыми и злыми разных исповеданий, осуждающих веры друг друга, чтобы усомниться в истинности исповедуемой им веры.
Вся жизнь наша
есть сплошное противоречие всему тому, что мы знаем и что мы считаем нужным и должным. Противоречие это — во всем: и в экономической, и государственной, и международной жизни. Мы, как будто забыв то, что знаем, и на время отложив то, во что мы
верим (не можем не
верить, потому что это наши единственные основы жизни), делаем всё навыворот тому, чего требует от нас наша совесть и наш здравый смысл.
Хорошо
было человеку древности жить среди деления людей на рабов и господ, когда он
верил, что деление это от бога и что не может
быть иначе. Но разве возможно подобное деление в наше время?
Он исповедует принципы братства, гуманности, справедливости, научности и не только живет так, что ему необходимо то угнетение рабочих, которое он отрицает, но так, что вся жизнь его
есть пользование этим угнетением, и не только живет так, но и направляет свою деятельность на поддержание этого порядка вещей, прямо противоположного всему тому, во что он
верит.
Они
верили, точно
верили в то, что закон их (он же большею частью
был религиозный)
был единственный истинный закон, которому должны подчиняться все люди.
Хорошо
было еврею подчиняться своим законам, когда он не сомневался в том, что их писал пальцем бог; или римлянину, когда он думал, что их писала нимфа Егерия; или даже когда
верили, что цари, дающие законы, — помазанники божии; или хоть тому, что собрания законодательные имеют и желание и возможность найти наилучшие законы.
Ведь хорошо
было еврею, греку, римлянину не только отстаивать независимость своего народа убийством, но и убийством же подчинять себе другие народы, когда он твердо
верил тому, что его народ один настоящий, хороший, добрый, любимый богом народ, а все остальные — филистимляне, варвары.
Далее, говоря о том, как смотрит на этот предмет Франция, он говорит: «Мы
верим в то, что 100 лет после обнародования прав человека и гражданина пришло время признать права народов и отречься раз навсегда от всех этих предприятий обмана и насилия, которые под названием завоеваний
суть истинные преступления против человечества и которые, что бы ни думали о них честолюбие монархов и гордость народов, ослабляют и тех, которые торжествуют».
Ученые так долго уверяли других в этом, что и сами
поверили в это, и им часто серьезно кажется, что справедливость может
быть обязательна для правительств.
Но
есть люди, которые
верят в это, занимаются конгрессами мира, читают речи, пишут книжки, и правительства, разумеется, выражают этому сочувствие, делают вид, что поддерживают это, так же, как они делают вид, что они поддерживают общества трезвости, тогда как большею частью живут пьянством народа; так же, как делают вид, что поддерживают образование, тогда как сила их держится только на невежестве; так же, как делают вид, что поддерживают свободу конституции, тогда как их сила держится только на отсутствии свободы; делают вид, что заботятся об улучшении быта рабочих, тогда как на подавленности рабочего основано их существование; делают вид, что поддерживают христианство, тогда как христианство разрушает всякое правительство.
«Милостивый государь, — пишет он редактору «Revue des Revues», — вы спрашиваете моего мнения насчет успеха всемирного конгресса мира. Я
верю так же, как и Дарвин, что насильственная борьба
есть закон природы, управляющий всеми существами.
Таково
было и
есть положение всех насилуемых, но до сих пор они не знали этого и в большинстве случаев наивно
верили, что правительства существуют для их блага; что без правительств они погибли бы; что мысль о том, что люди могут жить без правительств,
есть кощунство, которое нельзя даже и произносить; что это
есть — почему-то страшное — учение анархизма, с которым соединяется представление всяких ужасов.
Люди
верили, как чему-то вполне доказанному и потому не требующему доказательств, тому, что, так как до сих пор все народы развивались в государственной форме, то эта форма и навсегда
есть необходимое условие развития человечества.
Если прежде человеку говорили, что он без подчинения власти государства
будет подвержен нападениям злых людей, внутренних и внешних врагов,
будет вынужден сам бороться с ними, подвергаться убийству, что поэтому ему выгодно нести некоторые лишения для избавления себя от этих бед, то человек мог
верить этому, так как жертвы, которые он приносил государству,
были только жертвы частные и давали ему надежду на спокойную жизнь в неуничтожающемся государстве, во имя которого он принес свои жертвы.
Дошло до того, что люди, имеющие власть, перестали уже доказывать то, что они считают злом,
есть зло, но прямо стали говорить, что они считают злом то, что им не нравится, а люди, повинующиеся власти, стали повиноваться ей не потому уже, что
верят, что определения зла, даваемые этой властью, справедливы, а только потому, что они не могут не повиноваться.
Если римлянин, средневековый, наш русский человек, каким я помню его за 50 лет тому назад,
был несомненно убежден в том, что существующее насилие власти необходимо нужно для избавления его от зла, что подати, поборы, крепостное право, тюрьмы, плети, кнуты, каторги, казни, солдатство, войны так и должны
быть, — то ведь теперь редко уже найдешь человека, который бы не только
верил, что все совершающиеся насилия избавляют кого-нибудь от какого-нибудь зла, но который не видел бы ясно, что большинство тех насилий, которым он подлежит и в которых отчасти принимает участие,
суть сами по себе большое и бесполезное зло.
Но, как они ни стараются обмануть себя и других, все эти люди знают, что то, что они делают, противно всему тому, чему они
верят, во имя чего они живут, и в глубине души, когда они остаются одни с своей совестью, им стыдно и больно вспомнить то, что они делают, особенно если гнусность их деятельности
была указана им.
Помещик начал рубить лес, но крестьяне, не могущие
верить тому, чтобы такая очевидная несправедливость могла
быть совершена над ними высшею властью, не покорились решению и прогнали присланных рубить лес работников, объявив, что лес принадлежит им и они дойдут до царя, но не дадут рубить леса.
В том же положении и министр, и государь, и всякая высшая власть, с тою только разницей, что чем они выше и чем исключительнее их положение, тем им необходимее
верить в то, что существующий порядок
есть единственно возможный порядок, так как вне его они не только не могут получить равного положения, но должны
будут пасть ниже всех других людей.
Но что заставляет крестьян, солдат, стоящих на низшей ступени лестницы, не имеющих никакой выгоды от существующего порядка, находящихся в положении самого последнего подчинения и унижения,
верить в то, что существующий порядок, вследствие которого они находятся в своем невыгодном и униженном положении, и
есть тот самый порядок, который должен
быть и который поэтому надо поддерживать, совершая для этого даже дурные, противные совести дела?
Пусть совершатся все те внешние усовершенствования, о которых могут только мечтать религиозные и научные люди; пусть все люди примут христианство и пусть совершатся все те улучшения, которых желают разные Беллами и Рише со всевозможными добавлениями и исправлениями, но пусть при этом останется то лицемерие, которое
есть теперь; пусть люди не исповедуют ту истину, которую они знают, а продолжают притворяться, что
верят в то, во что не
верят, и уважают то, чего не уважают, и положение людей не только останется то же, но
будет становиться всё хуже и хуже.
И как человек во сне не
верит тому, чтобы то, что ему представляется действительностью,
было бы точно действительностью, и хочет проснуться к другой, настоящей действительности, так точно и средний человек нашего времени не может в глубине души
верить тому, чтобы то ужасное положение, в котором он находится и которое становится всё хуже и хуже,
было бы действительностью, и хочет проснуться к настоящей действительности, к действительности уже живущего в нем сознания.