Неточные совпадения
—
Доктора не могли определить. То
есть определяли, но различно. Когда я видел его последний раз, мне казалось, что он поправится.
С точки зрения
доктора вопрос этот
был праздный и не подлежал обсуждению; существовало только взвешиванье вероятностей — блуждающей почки, хронического катара и болезни слепой кишки.
И спор этот на глазах Ивана Ильича
доктор блестящим образом разрешил в пользу слепой кишки, сделав оговорку о том, что исследование мочи может дать новые улики и что тогда дело
будет пересмотрено.
Доктор строго взглянул на него одним глазом через очки, как будто говоря: подсудимый, если вы не
будете оставаться в пределах ставимых вам вопросов, я
буду принужден сделать распоряжение об удалении вас из залы заседания.
Он стал принимать лекарства, исполнять предписания
доктора, которые изменились по случаю исследования мочи. Но тут как раз так случилось, что в этом исследовании и в том, что должно
было последовать за ним, вышла какая-то путаница. До самого
доктора нельзя
было добраться, а выходило, что делалось не то, что говорил ему
доктор. Или он забыл, или соврал, или скрывал от него что-нибудь.
— Никто не знает. Николаев (это
был другой
доктор) сказал что-то, но я не знаю. Лещетицкий (это
был знаменитый
доктор) сказал напротив…
Иван Ильич отошел, пошел к себе, лег и стал думать: «почка, блуждающая почка». Он вспомнил всё то, что ему говорили
доктора, как она оторвалась и как блуждает. И он усилием воображения старался поймать эту почку и остановить, укрепить ее; так мало нужно, казалось ему. «Нет, поеду еще к Петру Ивановичу». (Это
был тот приятель, у которого
был приятель-доктор. ) Он позвонил, велел заложить лошадь и собрался ехать.
Он поехал к приятелю, у которого
был приятель-доктор. И с ним к
доктору. Он застал его и долго беседовал с ним.
Стукнулся боком, и всё такой же я
был, и нынче и завтра; немного ныло, потом больше, потом
доктора, потом унылость, тоска, опять
доктора; а я всё шел ближе, ближе к пропасти.
Как это сделалось на 3-м месяце болезни Ивана Ильича, нельзя
было сказать, потому что это делалось шаг за шагом, незаметно, но сделалось то, что и жена, и дочь, и сын его, и прислуга, и знакомые, и
доктора, и, главное, он сам — знали, что весь интерес в нем для других состоит только в том, скоро ли, наконец, он опростает место, освободит живых от стеснения, производимого его присутствием, и сам освободится от своих страданий.
Она входит, целует мужа и тотчас же начинает доказывать, что она давно уж встала и только по недоразумению ее не
было тут, когда приехал
доктор.
Знаменитый
доктор простился с серьезным, но не с безнадежным видом. И на робкий вопрос, который с поднятыми к нему блестящими страхом и надеждой глазами обратил Иван Ильич,
есть ли. возможность выздоровления, отвечал, что ручаться нельзя, но возможность
есть. Взгляд надежды, с которым Иван Ильич проводил
доктора,
был так жалок, что, увидав его, Прасковья Федоровна даже заплакала, выходя из дверей кабинета, чтобы передать гонорар знаменитому
доктору.
Прасковья Федоровна вошла довольная собою, но как будто виноватая. Она присела, спросила о здоровье, как он видел, для того только, чтоб спросить, но не для того, чтобы узнать, зная, что и узнавать нечего, и начала говорить то, что ей нужно
было: что она ни за что не поехала бы, но ложа взята, и едут Элен и дочь, и Петрищев (судебный следователь, жених дочери), и что невозможно их пустить одних. А что ей так бы приятнее
было посидеть с ним. Только бы он делал без нее по предписанию
доктора.
С самого начала болезни, с того времени, как Иван Ильич в первый раз поехал к
доктору, его жизнь разделилась на два противоположные настроения, сменявшие одно другое: то
было отчаяние и ожидание непонятной и ужасной смерти, то
была надежда и исполненное интереса наблюдение за деятельностью своего тела. То перед глазами
была одна почка или кишка, которая на время отклонилась от исполнения своих обязанностей, то
была одна непонятная ужасная смерть, от которой ничем нельзя избавиться.
Доктор вышел в гостиную и сообщил Прасковье Федоровне, что очень плохо, и что одно средство — опиум, чтобы облегчить страдания, которые должны
быть ужасны.
Доктор говорил, что страдания его физические ужасны, и это
была правда; но ужаснее его физических страданий
были его нравственные страдания, и в этом
было главное его мучение.
— Вот тут, через три дома, — хлопотал он, — дом Козеля, немца, богатого… Он теперь, верно, пьяный, домой пробирался. Я его знаю… Он пьяница… Там у него семейство, жена, дети, дочь одна есть. Пока еще в больницу тащить, а тут, верно, в доме же
доктор есть! Я заплачу, заплачу!.. Все-таки уход будет свой, помогут сейчас, а то он умрет до больницы-то…
Неточные совпадения
Содержание
было то самое, как он ожидал, но форма
была неожиданная и особенно неприятная ему. «Ани очень больна,
доктор говорит, что может
быть воспаление. Я одна теряю голову. Княжна Варвара не помощница, а помеха. Я ждала тебя третьего дня, вчера и теперь посылаю узнать, где ты и что ты? Я сама хотела ехать, но раздумала, зная, что это
будет тебе неприятно. Дай ответ какой-нибудь, чтоб я знала, что делать».
А он по своей усидчивости, добросовестности к работе, — он натянут до последней степени; а давление постороннее
есть, и тяжелое, — заключил
доктор, значительно подняв брови.
— Да, sa compagne [его спутница] позвала меня, и я постаралась успокоить его: он очень болен и недоволен
был доктором. А я имею привычку ходить зa этими больными.
Крик
был так страшен, что Левин даже не вскочил, но, не переводя дыхания, испуганно-вопросительно посмотрел на
доктора.
Домашний
доктор давал ей рыбий жир, потом железо, потом лапис, но так как ни то, ни другое, ни третье не помогало и так как он советовал от весны уехать за границу, то приглашен
был знаменитый
доктор.