Цитаты со словом «передать»
— Это хозяйка моя, ваше благородие! — замечает вам матрос с таким выражением, как будто извиняется за нее
перед вами, как будто говорит: «уж вы ее извините. Известно, бабье дело — глупые слова говорит».
Вы начинаете понимать защитников Севастополя; вам становится почему-то совестно за самого себя
перед этим человеком. Вам хотелось бы сказать ему слишком много, чтобы выразить ему свое сочувствие и удивление; но вы не находите слов или недовольны теми, которые приходят вам в голову, — и вы молча склоняетесь перед этим молчаливым, бессознательным величием и твердостью духа, этой стыдливостью перед собственным достоинством.
— Ну, дай Бог тебе поскорее поправиться, — говорите вы ему и останавливаетесь
перед другим больным, который лежит на полу и, как кажется, в нестерпимых страданиях ожидает смерти.
Уже вечереет. Солнце
перед самым закатом вышло из-за серых туч, покрывающих небо, и вдруг багряным светом осветило лиловые тучи, зеленоватое море, покрытое кораблями и лодками, колыхаемое ровной широкой зыбью, и белые строения города, и народ, движущийся по улицам. По воде разносятся звуки какого-то старинного вальса, который играет полковая музыка на бульваре, и звуки выстрелов с бастионов, которые странно вторят им.
Никто особенно рад не был, встретив на бульваре штабс-капитана Михайлова, исключая, мóжет быть, его полка капитана Обжогова и прапорщика Сусликова, которые с горячностью пожали ему руку, но первый был в верблюжьих штанах, без перчаток, в обтрепанной шинели и с таким красным вспотевшим лицом, а второй кричал так громко и развязно, что совестно было ходить с ними, особенно
перед офицерами в белых перчатках, из которых с одним — с адъютантом — штабс-капитан Михайлов кланялся, а с другим — штаб-офицером — мог бы кланяться, потому что два раза встречал его у общего знакомого.
Не зная еще хорошенько князя Гальцина, ему не хотелось изобличить
перед ним свое знакомство с простым пехотным штабс-капитаном; он слегка поклонился ему.
Штабс-капитан был суеверен и считал большим грехом
перед делом заниматься женщинами, но в этом случае он притворился большим развратником, чему видимо не верили кн.
Но штабс-капитан всё-таки был доволен проходя мимо юнкера барона Песта, который был особенно горд и самонадеян со вчерашней ночи, которую он в первый раз провел в блиндаже 5-го бастиона, и считал себя, вследствие этого, героем, он нисколько не огорчился подозрительно-высокомерным выражением, с которым юнкер вытянулся и снял
перед ним фуражку.
Через 10 минут, написав письмо, он встал от стола с мокрыми от слез глазами и, мысленно читая все молитвы, которые знал (потому что ему совестно было
перед своим человеком громко молиться Богу), стал одеваться.
Калугин встал, но не отвечая на поклон офицера, с оскорбительной учтивостью и натянутой официяльной улыбкой, спросил офицера, не угодно ли им подождать и, не попросив его сесть и не обращая на него больше внимания, повернулся к Гальцину и заговорил по-французски, так что бедный офицер, оставшись посередине комнаты, решительно не знал, что делать с своей персоной и руками без перчаток, которые висели
перед ним.
Через 5 минут Калугин уже сидел верхом на казачьей лошадке (и опять той особенной quasi-казацкой посадкой, в которой, я замечал, все адъютанты видят почему-то что-то особенно приятное) и рысцой ехал на бастион, с тем чтобы по приказанию генерала
передать туда некоторые приказания и дождаться известий об окончательном результате дела; а князь Гальцин, под влиянием того тяжелого волнения, которое производят обыкновенно близкие признаки дела на зрителя, не принимающего в нем участия, вышел на улицу и без всякой цели стал взад и вперед ходить по ней.
Доктора, с мрачными лицами и засученными рукавами, стоя на коленах
перед ранеными, около которых фелдшера держали свечи, всовывали пальцы в пульные раны, ощупывая их, и переворачивали отбитые висевшие члены, несмотря на ужасные стоны и мольбы страдальцев.
«Ах, скверно!» подумал Калугин, испытывая какое-то неприятное чувство, и ему тоже пришло предчувствие, т. е. мысль очень обыкновенная — мысль о смерти. Но Калугин был не штабс-капитан Михайлов, он был самолюбив и одарен деревянными нервами, то, что называют, храбр, одним словом. — Он не поддался первому чувству и стал ободрять себя. Вспомнил про одного адъютанта, кажется, Наполеона, который,
передав приказание, марш-марш, с окровавленной головой подскакал к Наполеону.
— Другая бомба поднялась
перед ним и, казалось, летела прямо на него.
— Что вы так запыхались? — сказал генерал, когда он ему
передал приказания.
Сидя в этой уютной комнатке, обитой голубыми обоями, с диваном, кроватью, столом, на котором лежат бумаги, стенными часами и образом,
перед которым горит лампадка, глядя на эти признаки жилья и на толстые аршинные балки, составлявшие потолок, и слушая выстрелы, казавшиеся слабыми в блиндаже, Калугин решительно понять не мог, как он два раза позволил себя одолеть такой непростительной слабости; он сердился на себя, и ему хотелось опасности, чтобы снова испытать себя.
Калугина еще возбуждали тщеславие — желание блеснуть, надежда на награды, на репутацию и прелесть риска; капитан же уж прошел через всё это — сначала тщеславился, храбрился, рисковал, надеялся на награды и репутацию и даже приобрел их, но теперь уже все эти побудительные средства потеряли для него силу, и он смотрел на дело иначе: исполнял в точности свою обязанность, но, хорошо понимая, как мало ему оставалось случайностей жизни, после 6-ти месячного пребывания на бастьоне, уже не рисковал этими случайностями без строгой необходимости, так что молодой лейтенант, с неделю тому назад поступивший на батарею и показывавший теперь ее Калугину, с которым они бесполезно друг
перед другом высовывались в амбразуры и вылезали на банкеты, казался в десять раз храбрее капитана.
Узнав Праскухина, опустив руку и разобрав в чем дело, Михайлов
передал приказанье, и батальон весело зашевелился, забрал ружья, надел шинели и двинулся.
Несмотря ни на что однако, ему большого труда стоило удержать свои ноги, чтобы они не бежали, когда он
перед ротой, рядом с Праскухиным, вышел из ложментов.
«Чорт возьми! как они тихо идут — думал Праскухин, беспрестанно оглядываясь назад, шагая подле Михайлова, — право, лучше побегу вперед, ведь я
передал приказанье… Впрочем нет, ведь эта скотина может рассказывать потом, что я трус, почти так же, как я вчера про него рассказывал. Что будет, то будет — пойду рядом».
Основания этого рассказа, что ротный командир был убит, и что Пест убил француза, были справедливы; но,
передавая подробности, юнкер выдумывал и хвастал.
Опять шопотом заговорили офицеры,
передавая приказания, и черная стена первой роты вдруг опустилась.
Не лег только один командир 2-й роты, его невысокая фигура, с вынутой шпагой, которой он размахивал, не переставая говорить, двигалась
перед ротой.
В это время
перед самой ротой мгновенно вспыхнуло пламя, раздался ужаснейший треск, оглушил всю роту, и высоко в воздухе зашуршели камни и осколки (по крайней мере секунд через 50 один камень упал сверху и отбил ногу солдату). Это была бомба с элевационного станка, и то, что она попала в роту, доказывало, что французы заметили колонну.
С удивительным наслаждением Калугин почувствовал себя дома, вне опасности, и, надев ночную рубашку, лежа в постели уж рассказал Гальцину подробности дела,
передавая их весьма естественно, — с той точки зрения, с которой подробности эти доказывали, что он, Калугин, весьма дельный и храбрый офицер, на что, мне кажется, излишне бы было намекать, потому что это все знали и не имели никакого права и повода сомневаться, исключая, может быть, покойника ротмистра Праскухина, который, несмотря на то, что, бывало, считал за счастие ходить под руку с Калугиным, вчера только по секрету рассказывал одному приятелю, что Калугин очень хороший человек, но, между нами будь сказано, ужасно не любит ходить на бастионы.
В это время навстречу этим господам, на другом конце бульвара, показалась лиловатая фигура Михайлова на стоптанных сапогах и с повязанной головой. Он очень сконфузился, увидав их: ему вспомнилось, как он вчера присядал
перед Калугиным, и пришло в голову, как бы они не подумали, что он притворяется раненым. Так что ежели бы эти господа не смотрели на него, то он бы сбежал вниз и ушел бы домой с тем, чтобы не выходить до тех пор, пока можно будет снять повязку.
— C’est ça, m-r, c’est lui. Oh que je voudrais le voir ce cher comte. Si vous le voyez, je vous pris bien de lui faire mes compliments. — Capitaine Latour, [ — Я знал одного Сазонова, — говорит кавалерист, — но он, насколько я знаю, не граф, небольшого роста брюнет, приблизительно вашего возраста. — Это так, это он. О, как я хотел бы видеть этого милого графа. Если вы его увидите, очень прошу
передать ему мой привет. — Капитан Латур,] — говорит он, кланяясь.
И эти люди — христиане, исповедующие один великой закон любви и самоотвержения, глядя на то, что они сделали, не упадут с раскаянием вдруг на колени
перед Тем, Кто, дав им жизнь, вложил в душу каждого, вместе с страхом смерти, любовь к добру и прекрасному, и со слезами радости и счастия не обнимутся, как братья?
— Что ж, — совершенно спокойно сказал старший офицер младшему, хотя за секунду
перед этим он казался разъяренным, — уж 3 месяца едем, подождем еще. Не беда — успеем.
Можешь себе представить, —
перед самым выпуском мы пошли втроем курить, — знаешь эту комнатку, что за швейцарской, ведь и при вас, верно, так же было, — только можешь вообразить, этот каналья сторож увидал и побежал сказать дежурному офицеру (и ведь мы несколько раз давали на водку сторожу), он и подкрался; только как мы его увидали, те побросали папироски и драло в боковую дверь, — знаешь, а мне уж некуда, он тут мне стал неприятности говорить, разумеется, я не спустил, ну, он сказал инспектору, и пошло.
Стройный, широкоплечий, в расстегнутой шинели, из-под которой виднелась красная рубашка с косым воротом, с папироской в руках, облокотившись на перила крыльца, с наивной радостью в лице и жесте, как он стоял
перед братом, это был такой приятно-хорошенький мальчик, что всё бы так и смотрел на него.
— Неужели это уж Севастополь? — спросил меньшой брат, когда они поднялись на гору, и
перед ними открылись бухта с мачтами кораблей, море с неприятельским далеким флотом, белые приморские батареи, казармы, водопроводы, доки и строения города, и белые, лиловатые облака дыма, беспрестанно поднимавшиеся по желтым горам, окружающим город, и стоявшие в синем небе, при розоватых лучах солнца, уже с блеском отражавшегося и спускавшегося к горизонту темного моря.
Братья застали офицера
перед складным столом, на котором стоял стакан холодного чаю с папиросной золой и поднос с водкой и крошками сухой икры и хлеба, в одной желтовато-грязной рубашке, считающего на больших счетах огромную кипу ассигнаций.
Он в то время, как вошли братья, спал в палатке; обозный же офицер делал счеты казенных денег
перед концом месяца.
Это сознание одиночества в опасности —
перед смертью, как ему казалось, — ужасно тяжелым, холодным камнем легло ему на сердце.
Тогда впечатления дня невольно возникали в воображении при неперестающих заставлявших дрожать стекла в единственном окне звуках бомбардирования и снова напоминали об опасности: то ему грезились раненые и кровь, то бомбы и осколки, которые влетают в комнату, то хорошенькая сестра милосердия, делающая ему, умирающему, перевязку и плачущая над ним, то мать его, провожающая его в уездном городе и горячо со слезами молящаяся
перед чудотворной иконой, и снова сон кажется ему невозможен.
Господи Великий! только Ты один слышал и знаешь те простые, но жаркие и отчаянные мольбы неведения, смутного раскаяния и страдания, которые восходили к Тебе из этого страшного места смерти, от генерала, за секунду
перед этим думавшего о завтраке и Георгии на шею, но с страхом чующего близость Твою, до измученного, голодного, вшивого солдата, повалившегося на голом полу Николаевской батареи и просящего Тебя скорее дать ему Там бессознательно предчувствуемую им награду за все незаслуженные страдания!
Две кровати стояли по стенам, в углу висела большая в золотой ризе икона Божьей Матери, и
перед ней горела розовая лампадка.
На одной из кроватей спал моряк, совершенно одетый, на другой,
перед столом, на котором стояло две бутылки начатого вина, сидели разговаривавшие — новый полковой командир и адъютант.
Хотя Козельцов далеко был не трус и решительно ни в чем не был виноват ни
перед правительством, ни перед полковым командиром, он робел, и поджилки у него затряслись при виде полковника, бывшего недавнего своего товарища: так гордо встал этот полковник и выслушал его.
— Что же, они точно смелые, их благородие ужасно какие смелые! — сказал барабанщик не громко, но так, что слышно было, обращаясь к другому солдату, как будто оправдываясь
перед ним в словах ротного командира и убеждая его, что в них ничего нет хвастливого и неправдоподобного.
Перед обедом сменился штабс-капитан с бастиона и присоединился к их обществу.
Перед самым концом обеда старичок, батарейный писарь, вошел в комнату с 3-мя запечатанными конвертами и подал их батарейному командиру.
Уже многие солдаты храпели. Вланг тоже растянулся на полу, и старый фейерверкер, расстелив шинель, крестясь, бормотал молитвы
перед сном, когда Володе захотелось выйти из блиндажа — посмотреть, что на дворе делается.
Он даже тщеславился своею храбростью, франтил
перед солдатами, вылезал на банкет и нарочно расстегнул шинель, чтобы его заметнее было.
Козельцов старший, успевший отыграться в ночь и снова спустить всё, даже золотые, зашитые в обшлаге,
перед утром спал еще нездоровым, тяжелым, но крепким сном, в оборонительной казарме 5-го бастиона, когда, повторяемый различными голосами, раздался роковой крик...
Козельцов бессознательно следил глазами за тем, что делалось
перед ним.
Цитаты из русской классики со словом «передать»
Адмирал просил их
передать бумаги полномочным, если они прежде нас будут в Нагасаки. При этом приложена записочка к губернатору, в которой адмирал извещал его, что он в «непродолжительном времени воротится в Японию, зайдет в Нагасаки, и если там не будет ни полномочных, ни ответа на его предложения, то он немедленно пойдет в Едо».
Прошу покорно Татьяну Ивановну немедленно
передать или переслать это письмо Наталье Дмитриевне Фонвизиной.
— Во-первых… я прибыл поздравить вас… с приездом и потом…
передать вам по поручению прежней владелицы документы некоторые! — И с этими словами он вынул из кармана толстый пакет и подал его Вихрову.
Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву
передать Наполеону.
— Попросить ко мне Михаила Ивановича, — или нет, лучше я сама пойду к нему. — Она побоялась, что посланница
передаст лакею сына, а лакей сыну содержание известий, сообщенных управляющим, и букет выдохнется, не так шибнет сыну в нос от ее слов.
Ассоциации к слову «передать»
Синонимы к слову «передать»
Предложения со словом «передать»
- Вы спокойно можете передать слово другому человеку и внимательно выслушать его.
- То, как слушали эти стихи, рассказчица не могла передать словами…
- Если же вы хотите передать деньги наличными продавцу, то это необходимо отразить в ваших учётных данных.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «передать»
Значение слова «передать»
ПЕРЕДА́ТЬ, -да́м, -да́шь, -да́ст, -дади́м, -даду́т; прош. пе́редал, -ла́, -ло; повел. переда́й; прич. страд. прош. пе́реданный, -дан, -а́, -о; сов., перех. (несов. передавать1). 1. Отдать, вручить кому-л. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова ПЕРЕДАТЬ
Афоризмы русских писателей со словом «передать»
- О, всех простить — вот облегченье!
О, всех простить, всем передать
и нежную, как облученье,
вкусить всем телом благодать.
- Самые жестокие, самые ясные для нас терзания — те, которые человек передать не может.
- С русским языком можно творить чудеса. Нет ничего такого в жизни и в нашем сознании, что нельзя было бы передать русским языком. Звучание музыки, блеск красок, игру света, шум и тень садов, неясность сна, громыхание грозы, детский шёпот и шорох морского гравия, пет таких звуков, образов и мыслей — сложных и простых, — для которых не нашлось бы в нашем языке точного выражения.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно